Кино Меченосец - Меченосец Янковского главный кровавый фильм осени - Меченосец Ткаченко Артём
Кино Меченосец - Меченосец Янковского главный кровавый фильм осени - Меченосец Ткаченко Артём
Режиссер “Статского советника” Филипп Янковский и самый уважаемый продюсер России Сергей Сельянов сделали невозможное: фильм “Меченосец” Янковского даже поклонника Квентина Тарантино заставит возопить о моральной ответственности творца.
Наверное, думалось накануне премьеры кино "Меченосец", это фильм, посвященный судьбе персонажа, наделенного сверхъестественной силой, борца за справедливость, защитника обездоленных. Или хотя бы одинокого мстителя. Ничуть не бывало. Убийства в фильме "Меченосец" Янковского происходят по принципу “Ты зачем меня ударил балалайкой по плечу? Я затем тебя ударил — познакомиться хочу!”. Увидел главный герой Меченосец Янковского кусок протоплазмы — и утилизировал без прелюдий при помощи вырастающего из ладони клинка. Кишки наружу, тушки напополам — никаких тебе мотиваций, никакой рефлексии.
Перескажем хотя бы такой эпизод "Меченосца" Янковского. Симпатичный герой (Артем Ткаченко) встречает молодую женщину (Чулпан Хаматова) и вступает с ней в плотскую связь (снятую с таким же зверским упоением, как и сцены резни). Приходит муж, задает резонный вопрос “какого черта?” и немедленно получает табуреткой в табло. Потом жертва генной мутации и его подруга забирают автомобиль супруга и едут на романтический ужин, приговаривая: “Хорошая машина!”. Когда обнаглевший муж является в ресторан, тов. Меченосец зверски размазывает его по лобовому стеклу. При определенном мыслительном напряжении можно догадаться, что комплимент автомобилю (который, понятное дело, мчится логотипом в камеру) — элементарный продакт-плейсмент. Но не все ведь ходят в кино ради мыслительных напряжений.
Чулпан Хаматова имеет смелость утверждать, что их картина (Меченосец Янковского)— проверка для зрителя: кто-то догадается, что речь идет о метафоре, а кто-то воспримет происходящее буквально. Здорово, да? И где потом люди, знающие слово “метафора”, будут прятаться от людей, знающих слово “замочить”?
В числе других жертв — молодые мажоры на иномарке (побили героя за то, что он дружески поцеловал чужую подружку), папа-интеллигент (не платил маме алименты) и совсем уж невинный карикатурный кавказец (хотел продать Меченосцу кинжал). Отличный, очень своевременный набор. Друзья кинематографисты, это что, приглашение на казнь? Расправы избегают только иконописный священник (неопределенной конфессии), добрая мама с усталым лицом и любимая, главной личностной характеристикой которой является умение вышивать на пяльцах. Подобный набор “хороших” выглядит как рецидив блатного сознания (у Янковского-то откуда?). Вы знаете, у персонажей отечественного блатного кинематографа (и кому, как не Сельянову, об этом помнить) свой кодекс чести — неприемлемый для нормальных людей, но хотя бы какой-то.
На вопросы в духе: “Сергей Михайлович, вы в своем уме?” Сельянов отвечает, что искусство находится вне морали, а критики своей социальной озабоченностью “погубят российский кинематограф”. Ну простите нас, озабоченных идиотов, за то, что мы ходим по этим улицам и читаем эти новости, а не витаем в разряженных слоях сельяновского высокого искусства.
О влиянии экранного насилия на насилие реальное написаны тома литературы, Стэнли Кубрик (не только в морали, но и в кино понимавший больше, чем создатели “Меченосца”) запретил показ “Заводного апельсина”, сорвавшего крышу незрелым британским зрителям. Сельянов делает вид, что ничего подобного никогда не было.
Впрочем, если “Меченосец” Янковского и относится к искусству, то исключительно невербальному — как живопись или, прости господи, архитектура. Потому что диалогов в этой картине нет — герои изъясняются междометиями (дословная цитата: “Уф, уф”, “Ай-ай-ай” — в момент отрезания пальца). Обмен репликами вроде “Что?” — “Ничего” составляет 99% словесного комплекса картины. Меченосец неоднократно спрашивает героиню Хаматовой: “Как тебя зовут?”, но она минут сорок хранит загадочное молчание. Когда их связь окончательно скрепляется потом и кровью, она созревает до ответа: “Катя, конечно”. Боже мой, почему “конечно”? (Хаматова говорит — согласно внутренней логике героини она “конечно же Катя”. Простите, нельзя ли хотя бы в следующем фильме сделать так, чтобы внутренняя логика героев и их создателей хоть как-то просачивалась вовне?) На пресс-конференции обиженный Янковский заявил, что диалоги можно найти во многих других фильмах, идущих в наших кинотеатрах. Следующий вопрос: почему зрители должны платить именно за эту картину, если диалоги в комплекте с ней не поставляются и их надо покупать у сторонних производителей?
Робким надеждам на финальное торжество справедливости не суждено сбыться. Милиционер, неплохой мужик, отец троих детей, наводит на массового убийцу пистолет, но, умилившись обаянию Ткаченко, принимает решение сохранить ему жизнь для сиквела.
Кому должен понравиться невербальный блокбастер Янковского/Сельянова, эта, с позволения сказать, мелодрама о большой любви? Люди с обостренным чувством прекрасного или хотя бы с элементарной привычкой к пристойному кинематографу должны покинуть зал минут через двадцать — ритм в картине такой, что единственным развлечением для зрителя станет попкорн. Юные девушки, привлеченные красотой Артема Ткаченко, помчатся к выходу, когда в зал с экрана полетят первые куски мяса. До финала, мне кажется, должны досидеть только отморозки, которые посчитают немотивированное насилие и разрубленные пополам тела “приколом”. Сколько таких среди российских зрителей, будет понятно после второй недели проката (кассу первой делает все-таки не фильм, а его рекламная кампания). Спокойной ночи и удачи.