Была за рубежем, долго, вернулась, вокруг истерия русофобии, в какой-то момент засомневалась - ну не может же быть"вся рота не в ногу, один я в ногу", и. вдруг Гоблин, теперь вот Кургинян, и люди, много людей.
Да сейчас весь интернет этим забит, так что "не в ногу" это скорее русофобы и либеральная часть населения.
Читайте ещё Мухина, Вассермана.
Суть Времени (Сергей Ервандович Кургинян)
Суть времени - 3
Перед тем, как обсудить основную тему (мне очень жалко тратить на всякие предварительные разговоры много времени, потому что тема очень важная), я всё-таки хотел бы эти предварительные оговорки сделать, потому что они тоже крайне важны.
Во-первых, я бью низкий поклон каждому, кто поддерживает нашу позицию, – в "Суде времени" поддерживал, поддерживал на передаче "Поединок" и на других передачах, которые, наверное, пойдут по каналам телевидения. Всем этим людям огромное спасибо, бесконечная благодарность за то, что они поддерживают. Для нас люди не делятся на хороших и плохих, умных и глупых. Для нас есть люди цельные – сколь угодно простые и сколь угодно даже далёкие по каким-то позициям от того, что мы говорим, но люди, которые любят страну и готовы поддержать тех, кто тоже её любит, и чувствуют, что эта любовь искренняя.
Но нам очень важно – параллельно с процессом захватывания всё большего и большего [числа] людей в это восходящее движение изменения своей самооценки, понимания того, что на самом деле они должны выходить из спячки, осознания того, что у них когда-то отняли историю, и они должны вернуть её себе – параллельно с этим большим восходящим процессом, который мы очень ценим, который крайне нужен нам всем, нужен ещё один процесс. Я не знаю, обратили ли вы внимание на то, что наши противники просто уже даже гордятся, что они меньшинство, что они находятся в состоянии плотного, компактного меньшинства, которое может этому большинству что-то там предписывать. До тех пор, пока они будут лучше структурированы – а структурированность означает, как у любого движения, что есть не только периферия, но ещё и ядро, которое структурировано по каким-то другим признакам, более глубоко, более продумано, более детально – до тех пор, пока у нас не будет этого ядра, всё увеличение нашей массовости не будет стоить ломаного гроша. Эта массовость будет аморфной, никуда не ведущей.
Для того чтобы она куда-то вела, должно быть сформировано ядро. Это не ядро избранных. Вход туда абсолютно свободный. Входной билет оплачивается только одним – желанием принять некую сложность, неоднозначность происходящего, глубину его. И каким-то способом к этому присоединиться именно так – за счёт понимания, за счёт глубины, за счёт какой-то внутренней эмоциональной страстности. Мне всё время говорят, что слово "страстность" может быть понимаемо по-разному. Не знаю. Бродский писал: "Но что на свете есть сильней, но что сильней, чем страсть?" Страсть – это любовь в высшем её проявлении, в том проявлении, в котором она уже является огнём, который действительно может переплавлять вещи, придавать им новое качество, менять людей.
Вот это всё есть единственный входной билет. Не эксклюзивность, не закрытость, не попытка создать внутри большого поля ещё маленькое такое поле избранных и пытающихся манипулировать всей этой большой энергией в своих целях. Только одно – вы готовы? Милости просим, вход открыт. Заплатить надо собой. Вот для чего делается программа "Суть времени".
Программа "Суть времени" не есть повторение программы "Суд времени". Программа "Суд времени" была очень сильно поставленным шоу, но всё равно шоу. Программа "Суть времени" хочет быть антишоу. И разница тут такая же, как между "пещным действом" или любой католической мистерией – и площадным театром, площадным действом. И то, и другое – прекрасный жанр. Была греческая трагедия – великий жанр (Эсхил, Софокл, Еврипид), и были элевсинские мистерии, на которые шли люди. В чём, по большому счёту, разница между одним и другим? Я много думал об этом как театральный режиссёр, который посвятил свою жизнь именно паратеатру, то есть театру, способному ставить современные мистерии.
Разница тут заключается в том, что зрителю театра – интересно, и там всё определяется качеством этого интереса: интересно, очень любопытно, прикольно, просто любопытно и так далее. И это зритель театра. Это зрелище. Это зрелище может быть интеллектуальным или антиинтеллектуальным, глубоким или плоским, высокоэмоциональным и духовным или омерзительным, но всё равно это зрелище.
Тем же, кто приходит на элевсинскую мистерию, кто идёт за ней босиком по болотам, в которых копошатся змеи, кто рвётся туда, – им не интересно, и не любопытно, и не прикольно. Им – НУЖНО. Предельно нужно.
Если у вас есть то, что называется семантическим слухом или абсолютным ощущением того, в чём разница между словами вашего родного языка, то прислушайтесь к этому. "Нужно" и "интересно" – это разное. "Нужно" и "прикольно" – это разное. "Нужно" и "любопытно" – это разное.
Сейчас главная задача, чтобы в том ядре, которое мы формируем и которое уже сформировано у нашего противника, было вот это "нужно". Не "любопытно", не "прикольно" и даже не "интересно", а "нужно". И в этом смысле вполне допустимо, чтобы часть зрителей программы "Суд времени" отхлынула от программы "Суть времени", а другие люди к ней потянулись.
Это не значит, что мы противопоставляем одно другому, что мы в программе "Суд времени" занимались какой-нибудь фальсификацией или игрой на публику, а вот теперь здесь тихо-тихо начинаем варить другую кашу. Это просто значит, что если в движении не сформируется внутреннего ядра (а оно существует в любом дееспособном политическом движении), то весь этот процесс захлебнётся и захлебнётся очень быстро. Люди перестанут понимать друг друга, они не пойдут в глубину, они не дойдут до предельных оснований. А то, до чего они дойдут, они не сумеют потом передать широким массам, потому что передавать будет нечего. А противник рано или поздно нащупает слабые точки нашей позиции. Он уже пытается их нащупать. И тогда всякие попытки действительно собрать силы для большой духовной, идеологической, мировоззренческой войны окажутся попытками с негодными средствами. Вот почему мы продолжаем программу "Суть времени".
Очень сильно подчеркиваю, что она является и преемственной, и совсем другой по отношению к программе "Суд времени". Это очень важно понять. Я говорить буду в каждой этой программе одним непрерывным часовым монологом. Если я где-то ошибусь, то в любой нормальной телевизионной программе я бы поправился, но здесь я ничего менять не буду, и никаких поправок вносить не буду. Спасибо всем, кто поправляет меня. И я действительно извиняюсь, потому что каждый человек – живой, и он в таком непрерывном монологе, в котором нет ни дикторов, ни суфлёров, ни даже возможности что-то особо смонтировать, он будет делать ошибки. Я постараюсь их минимизировать, но что будет, то будет.
И ещё прошу прощения перед теми, кому покажется, что то, что я говорю, – это, во-первых, сложно. Да, это сложно. Но, к сожалению, процессы, которые произошли в стране и мире, сложны. Я понимаю, что кому-то ещё и обидно. Кажется, что так всё просто и ясно: кто противник, а мы ведь все хорошие. Я никого не хочу обидеть. Я просто понимаю, что если простейшие вопросы не будут проговорены наряду со сложными, то возникнет очень странная ситуация. И я начинаю обсуждать эту ситуацию простым вопросом.
Понимаете, есть люди, для которых Советский Союз и всё, что было советским, – очевидно не является благом, оно является злом. Что такое было всё, что происходило: сам Советский Союз, его идеология, которая называлась "коммунизм", и так далее? Для одних это зло. И им-то всё понятно, потому что они освободились от зла. "Да, - говорят они при этом, - очень дорогой ценой. Да, пришлось очень много сделать по пути разрушений. Да, при этом пострадали люди. Но ведь, поскольку это было абсолютное зло, и мы от него освободились, то это же счастье! Мы же освободили вас от абсолютного зла!" Это враги, или противники, или люди с другими суждениями, чем у нас, назовите это как угодно, но это – не мы. Это другие.
Теперь, есть мы. То "мы", которое мы объединяем, и которые говорят, что Советский Союз, его идеология, его исторический путь – это благо. И не говорите мне, что это "чуть-чуть благо и чуть-чуть зло". Понятно, что в любом явлении есть то и другое. Вы должны выбрать свою позицию. Это благо? Да или нет? Если нет, не смотрите наши передачи. Зачем? Но если это благо, то следующий простейший вопрос заключается в том, почему его отняли. Почему? Ведь этого блага нет. Мы эту страну потеряли. Это наша страна, мы её любим, почему мы её потеряли? Без ответа на это вопрос разве можно двигаться дальше? Почему?
Говорят по этому поводу, что были злые силы, злые враги, которые у нас это отняли. Простите меня, но я слишком много знаю про ту эпоху!
Я расскажу только один пример. Вы помните такие "тбилисские события"? Когда сапёрными лопатками якобы убили определённую часть митинговавшего грузинского населения, и сделала это "свирепая армия", десантники. По этому поводу начались страшные крики.
Было два расследования. Одно из них вела Военная прокуратура, которая вообще сказала, что, по данным Международного Красного креста, рубленых, резаных ран на телах нет, что погибшие погибли от асфиксии – сжатия грудной клетки. Они сели [на землю], а потом по ним побежала толпа. Это была версия Военной прокуратуры. Военный прокурор написал соответствующий доклад.
И была версия Собчака, согласно которому армия – преступница. А люди эти – кровавые палачи, которые рубили мирное население на куски.
Эти две версии обсуждал Съезд народных депутатов. Помните, как он избирался? Он избирался в значительной мере по так называемому корпоративному принципу: от армии, от партии и так далее. Это не было прямое избрание нашими гражданами по мажоритарному принципу или по партийному. Это был некий такой корпоративно-цеховой принцип. Соответственно, там было определённое количество генералов, военных вообще, избранных от армии. По-моему, были ещё от профсоюзов, точно были от партии.
Итак, Съезд народных депутатов СССР должен был решать, чья версия верна: версия Собчака, которая окунала армию в грязь, или версия военного прокурора.
Так случилось, что меня мои близкие друзья попросили помочь военному прокурору и всей той партии, которая отстаивала его версию. Я считал, что это абсолютно необходимо делать. Когда мы начали это делать, в наш адрес раздались предельные угрозы, но мы всё равно это делали. Мы печатали листовки, в которых говорилось: "Требуйте правды о Тбилиси". И эти листовки выкладывали на столы делегатов съезда. Мы собрали материалы, убедили сделать телефильм (его делал талантливый тележурналист Невзоров), в котором военный прокурор изложил свою версию. Её тоже показывали депутатам. Депутаты обладали полнотой информации по поводу этих двух версий.
Но при чём тут полнота? Для военных речь шла о своей касте, если хотите, о своём цехе, о своей армии как родной и любимой группе. Даже не о стране, потому что было ясно, что признание версии Собчака – это развал страны. Но, в конце концов, не только же о стране шла речь. Шла речь о сообществе людей в мундирах, о корпорации, касте, назовите любое другое слово.
За версию военного прокурора – при наличии этих листовок, при наличии фильма, в условиях полноты информации и абсолютно примитивной ясности, что есть благо и что есть зло, что есть за армию и что есть против армии, что есть за Советский Союз и что есть против, – за версию военного прокурора проголосовало абсолютное меньшинство военной фракции Съезда народных депутатов. Абсолютное меньшинство избранных туда генералов и офицеров! А их было много. Что вы мне хотите сказать? Что все они были завербованы ЦРУ? Это было бы слишком просто. Я могу привести по этому поводу много подобных примеров.
Значит, это зло – сотворённое. У нас отняли благо не какие-то чужие негодяи, это произошло с участием, серьёзным участием различных групп в обществе и, прежде всего, в элите. Я был допущен к анализу первичных материалов по выборам Ельцина в 1991 году президентом РСФСР. Могу вам твёрдо сказать, что в домах [где проживали сотрудники] Комитета госбезопасности и в других привилегированных домах за Ельцина проголосовали (а тогда свобода выборов была достаточная) от 92 до 96% жителей этих домов.
Я присутствовал на Съезде народных депутатов России, когда, если помните, такая шестёрка – Горячева, Исаков и другие – пытались снять Ельцина с поста президента РСФСР. По рядам бегали мои партийные друзья, которые говорили секретарям обкома: "Куда ты жмёшь, на какую кнопку?" Секретарь обкома говорил: "Главное – Мишку скинуть". - "Подожди, что значит Мишку? Что ты говоришь? Он [Ельцин] же против Советского Союза! Он же разваливает страну, он же за капитализм". Говорит: "Сначала Мишку скинем, а потом с ним разберёмся". Все эти люди, которые жали на эти кнопки, были агентами ЦРУ?
Что делала партия с Горбачёвым – партия, уже лишённая узды Комитета госбезопасности и других органов, которая на ней была, предположим, при Сталине или в постсталинскую эпоху? Она уже понимала, что Горбачёв её уничтожает. На XХVIII съезде она проголосовала за него как за генсека? Она его не сняла? На Пленумах в промежутке [между съездами].
Я никогда не забуду его глаза, как он смотрел на этих членов Пленума. Он смотрел на них с бесконечным презрением. Они раз за разом не снимали его. Он выполнял перед ними "танец удава Каа перед бандар-логами", но эти "бандар-логи" не были агентами ЦРУ, они были "бандар-логами". Как так получилось?
Как получилось так, что значительная часть элиты капитулировала, что значительная часть элиты сдала страну, что общество на самых разных уровнях не смогло этому противостоять, что делегаты XXVIII съезда, избранные уже в нормальных условиях, не сняли с поста убийцу партии и страны? Было понятно уже, кто такой Горбачёв. Но этого же не было сделано!
Вопросов очень много. И это только простейшие вопросы. Это вопросы о том, какую слабину дало само общество. Почему оно отдало страну? И ведь мы понимаем, что оно отдало её без боя. Неужели нам не ясно, что по всей стране была возможность сопротивляться тому, что называлось распадом СССР. И по всей стране эта возможность не была реализована. Прежде всего, в Москве. Часть тех, кто шёл манифестировать против 6-й статьи Конституции (о власти КПСС, правящей партии), – это были люди, которых собирал Московский городской комитет партии, потому что такова была разнарядка, указание Кремля. И это же было сделано!
На Съезде народных депутатов СССР соответствующее большинство могло много раз решить вопросы с Горбачёвым, но не решило. И нас теперь [наши противники] всё время будут спрашивать: "А почему потом в республиках проголосовали за суверенитеты и против Советского Союза? А почему потом было вот это, это, это и это?". И мы будем долго это объяснять. Но если мы на этом нашем узком, эксклюзивном обсуждении, в программе "Суть времени", не можем поставить перед собой самими эти вопросы и не ищем глубоких ответов – с чем завтра будут выходить в серьёзные идеологические бои люди? Они окажутся абсолютно разоружёнными, как они оказались разоружёнными в конце 80-х годов, в момент, когда надо было отвечать на многие больные вопросы истории, а у них не было ответов, потому что они сидели на голодном благостном пайке. Который был хорош, пока надо было просто жить, но который оказался абсолютно недостаточен, когда стало надо бороться, воевать за свою правду.
Итак, если этот Советский Союз и эта идеология – это благо, то почему это благо было:
а) отдано вообще,
б) отдано без боя?
И, наконец,
в) вы понимаете насколько смехотворно объяснение, согласно которому это всё сделало только ЦРУ, иноземные страшные силы, Запад?
Это объяснение абсолютно смехотворно, потому что оно игнорирует реальность, во-первых. И, во-вторых, оно не даёт ответа на вопрос о том, что делал КГБ и все другие наши спецслужбы, призванные защищать страну. В этом смысле, в конце концов, можно сказать, что ЦРУ и другие внешние противники делали своё дело, да, злое для нас, но они выполняли свой долг перед своими странами, которые называли нас врагом, "империей зла".
А как выполнили свой долг наши спецслужбы? Мы же видим, каков результат. Они-то что сделали? Они просто это всё проморгали, и они состояли тогда из настолько непрофессиональных людей? Или они всё-таки содержали в себе некую элитную стратегическую двусмысленность? Какую?
Если мы в этом не разберёмся и не поймём, за счёт чего мы потеряли СССР, как мы вернём это? Если мы этого не поймём, как мы будем вести серьёзные идеологические бои? А они нам ещё только предстоят.
Вот для чего нужна программа "Суть времени".
Мы должны признать то, что говорит наш противник. Александр Николаевич Яковлев не зря сказал: "Мы сломали хребет". Представьте себе существо со сломанным хребтом. С хорошей мускулатурой, с ясно мыслящим мозгом – и с переломанным позвоночником. Это существо может шевелиться, оно может дотянуться до кнопки голосования, оно уже может говорить о том, как всё плохо, но оно не способно к эффективному, мощному действию.
Это не значит, что я констатирую, что ситуация безнадёжна. Я просто ставлю диагноз и говорю простейшую вещь: если это такое существо, и есть перелом позвоночника – значит, надо этот позвоночник лечить. Это сложнейшая медицинская операция (не знаю, лазерная, сверхточная), но его надо вылечить. И тогда это существо, став полноценным народом, продемонстрирует всё своё величие, которое оно демонстрировало не один раз в истории. Но пока позвоночник переломан, оно будет еле шевелиться, а мы будем радоваться тому, что вот эти шевеления стали более массовыми или менее массовыми, что рот существа с переломанным хребтом более или менее яростно проговаривает проклятия в адрес тех, кто ему этот хребет переломал.
Но задача же в том, чтобы этот хребет вылечить! Ведь только в этом задача. Если речь идёт о настоящей борьбе, а не о сублимациях, компенсациях, шоу, театрализациях. Нет другой политической задачи! И эту задачу должно на себя взять ядро. Вот это самое "ядро" политического движения. Оно должно сделать эту работу и передать её результаты "периферии", потом периферии "периферии" и всему народу.
В этом нет никакой уничижительности по отношению к другим. Эту работу делают профессионалы. И мы собираем их и говорим: "Вот это и есть задача национально мыслящей интеллигенции. Она тяжелейшая, но её надо решить. Потому что если мы её не решим – это конец народа, конец страны и это мировая катастрофа".
В этом смысле есть художественные образы, которые иногда гораздо важнее, чем любые аналитические выкладки. Я буду говорить о двух образах. Одном – мандельштамовском. Если я неверно произнесу какие-нибудь строчки – да простит меня великий поэт, а также все, кто будет это слушать. Я постараюсь сделать это точно.
Век. Известковый слой в крови больного сына
Твердеет. Спит Москва, как деревянный ларь.
И некуда бежать от века-властелина.
Снег пахнет яблоком, как встарь.
.
Ужели я предам позорному злословью –
Вновь пахнет яблоком мороз –
Присягу чудную четвёртому сословью
И клятвы крупные до слёз?
Он, Мандельштам, говорил о присяге четвёртому сословью. Если кто не помнит, то третье – это буржуазия, а четвёртое – это обездоленные, пролетариат. А дальше он говорит, может быть, самые главные строчки.
Мне хочется бежать от моего порога.
Куда? На улице темно,
И, словно сыплют соль мощёною дорогой,
Белеет совесть предо мной.
А дальше то главное, что все, наверное, помнят:
Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?
Здесь Мандельштам – это анти-Яковлев. Яковлев с радостью говорит: "Мы сломали хребет". А Мандельштам говорит о клятве четвёртому сословью и о том, что нужно своею кровью склеить "двух столетий позвонки". То есть вылечить поломанный хребет.
А есть другой образ, тоже всем хорошо известный. В нём говорится не о переломанном хребте, а о порванной цепи времён. Это говорит Гамлет. Когда-то я по-английски учил его наизусть и могу сказать, что Шекспир вообще очень часто говорит совсем простонародным, грубым языком. И если более-менее точно перевести то, что говорит Гамлет, то это не "порвалась дней связующая нить, и я рождён её соединить.", не "порвалась цепь времён" и не "век вдребезги". Гамлет говорит, в переводе на русский, буквально примерно так: "И почему это именно мне выпала доля чинить это долбаное время?"
Он говорит всё о том же, всё о том же, о чём говорит Мандельштам. Тут что "цепь времён", что "сломанный позвоночник", который надо вылечить. В этом задача программы "Суть времени". И мы её будем решать. Кто хочет решать вместе с нами или смотреть наше решение, идите сюда и смотрите. Кто этого не хочет, придёт потом, когда мы покажем результаты, когда мы соберём вот это ядро, соберём его окончательно, и когда мы сможем выдать эти продукты. А параллельно с этим мы будем продолжать говорить в других жанрах, на других программах. Только вчера я говорил на программе "Поединок".
Я буду говорить ещё по-разному и на разных языках, но, повторяю третий раз, если вот это ядро не будет собрано, то вся наша работа псу под хвост. И самое страшное, что на протяжении предыдущих 20-ти лет никто это не собирал. Я не говорю вам, что я знаю, как это собирать. И мне, в конце концов, совершенно не важно, кто это соберёт – я или кто-то другой. Давайте собирать это вместе, советуйте, как это делать. Но поймите, что без этого никакая страна возвращена не будет. Что тогда всё, о чём мы разговариваем, – это ностальгийные сопли, а не серьёзный мужской разговор. Мужской разговор сейчас должен начаться здесь, между своими, в программе "Суть времени" для того, чтобы время это связать, починить, как говорил Гамлет. Для того, чтобы тем мерзавцам, кто ломал хребет, противопоставить нашу способность вылечить этот хребет и создать возможность полноценного политического движения.
Этой возможности нет. Если бы она была, то не сейчас, в 2011 году, а гораздо раньше ситуация была бы исправлена. А она не исправлена, она усугубляется и будет усугубляться дальше, потому мой диагноз верен. Может быть, очень неприятен, но верен. И до тех пор, пока это не поймут все, ситуация будет только усугубляться. Пусть сейчас это поняли немногие. Главное, чтобы эти немногие собрались и начали работать. Работать над тем, о чём мы говорим.
И тут я перехожу к главному. К тому, от чего отвлёкся на эту развёрнутую преамбулу. Увы, без этой преамбулы дальше разговаривать было невозможно.
Итак, я перехожу к главному. Всё-таки это – советское наследство. Советское наследство, у которого есть несколько слоёв:
- факты,
- смысл этих фактов,
- неочевидные уровни,
- и то, что было не достроено.
Не было найдено вот это советское наследство в его полноте. Оно есть только наша опора для движения будущего? Или оно само содержит в себе некоторое будущее?
На последней передаче ["Поединок", канал "Россия-1", 10.02.2011] господин Капица говорил о том, что все спорят о прошлом, а надо идти в будущее. Конечно, надо в него идти.
Но, во-первых, как-то наивно в передаче, которая посвящена обсуждению Горбачёва, Ельцина и катастрофы Советского Союза, говорить о том, что надо говорить о будущем.
Во-вторых, как-то наивно считать, что без починенного прошлого вообще возможно какое-то будущее.
В-третьих, мы так далеко откатились назад, что прошлое стало будущим. "Воспоминания о будущем" – так бы можно было назвать нашу передачу.
И, наконец, четвёртое заключается в том, что внутри этого прошлого есть ростки нашего будущего. Их надо выявить и, действительно, потом прыгнуть туда. Но для этого надо это прошлое починить. Его надо осознать в этих четырёх компонентах: факты, смысл фактов, неочевидные моменты и то, что было не достроено.
Почему же это наше прошлое является столь важным для будущего? Это зависит от того, понимаем ли мы то, что творится в мире. У нас на глазах происходят события катастрофического масштаба. Всё, что произошло сейчас в Алжире, Тунисе, Египте и так далее – это мировой процесс гигантского значения.
К сожалению, когда люди не понимают смысла происходящего, им безумно трудно. Даже когда перед ними на столе лежат факты, в которые, казалось бы, можно всмотреться простыми глазами – без микроскопов, без телескопов, вот они просто лежат на столе. Даже тогда люди эти факты не осознают. Есть такой очень крупный учёный Ноам Хомски, который говорил, что когда в мозгу нет матриц, то человек видит перед собой нечто, прямо очевидное – и не замечает. Вопрос сейчас возникает, прежде всего, о фактах, которые происходят у нас на глазах. О которых, вроде бы, все говорят. Но которые никто не осмысливает. А, во-вторых, о том, как это происходящее у нас на глазах связано: а) с тем советским наследством, которое мы обсуждаем, и б) с нашим будущим. Так давайте обсуждать эти факты.
Трагедия эпохи заключается в том, что даже когда общество, элита, интеллектуальная часть общества, вот это внутреннее ядро, чёрт бы его драл, получает очевиднейшие факты, когда им кладут их прямо на стол и говорят: "Парень, смотри, что происходит", – они находятся в плену своих концепций, иногда безумно примитивных.
Одна из таких примитивных концепций заключается в том, что радикальный исламизм является врагом Соединённых Штатов. А поскольку Соединённые Штаты – это самый страшный враг России, то радикальный исламизм, как враг врага, является нашим другом.
Я согласен с тем, что Соединённые Штаты – это очень страшный враг, что до сих пор мир однополярен, и что если один полюс взбесился и непрерывно сходит с ума, то это не значит, что мир стал многополярным. Никто не бросил вызова США, и США до сих пор вертят процесс туда, куда хотят. И они вертят его в страшную сторону.
Я с другим не согласен – что Соединённые Штаты Америки и радикальный исламизм, это, знаете ли, такие непримиримые враги, что уж если один [из них] есть враг, то другой уж обязательно друг. Это ловушка! В этих ловушках – одно из объяснений того, почему нас так сильно "сделали", почему Россию, русских так сильно "сделали".
Объясняю. Русские в войне непобедимы. Наверное, русские – это самый сильный народ в том, что касается войны. Не буду разбирать малые народы, пуштунов и так далее. Не буду говорить о вьетнамцах. Говорят, что немцы вполне сопоставимы с русскими. Мне кажется, что русские сильнее в том, что касается войны и многих других вещей. Но вы читали книгу "Победа без войны"? Что такое победа без войны? Если не было войны, то что же было?
Была игра. Это очень тонкая, очень холодная, многоходовая вещь, которая намного сложнее и важнее, чем война. В войне никто бы русских не победил. Но была игра. А игра ведётся руками и мозгами людей, за сотни лет привыкших к господству.
В войне можно победить, обладая профессионализмом, страстью, простотой и талантом. Когда-то я, занимаясь стратегической теорией игр, математической стратегической теорией игр – а я занимался математическими проблемами, я кандидат физико-математических наук, вполне мог легко и быстро стать доктором, и у меня есть скромные, но заслуги перед математикой в сфере информатики, теории образов и других вещей, даже не столько стратегической теории игр, но я вполне мог этим заниматься... И могу вам сказать, что когда мы этим занимались и просчитывали на тогдашних моделях, то было выявлено, что операция "Багратион" была проведена математически идеально. Её проводили люди, которые ещё недавно ходили в лаптях. Они её провели по высшим законам математики, там не было допущено вообще ни одной ошибки. Я не буду это говорить про киевский "котёл" или про начало войны. Я говорю о конкретной операции.
Военачальники эти "сделали", как детей, всех фон Беков, Клейстов и кого угодно. Они были из очень простых семей, но это им не помешало, потому что они были умны, талантливы, мобилизованы, страстно любили Родину, они были профессиональны. Достаточно.
Но есть вещи, которые культивируются очень долго. Я не знаю даже, как это объяснить, но есть что-то в самом инстинкте и духе господства, что взращивает это всё за столетия. И это называется игрой.
Я помню, как Александр Андреевич Проханов убеждал меня что-нибудь написать по поводу фильма "Казино "Рояль". Я говорю: "Саш, ну что я буду писать по поводу фильмов?" – "Нет, нет, я там чувствую что-то метафизическое, что-то безумно важное".
Конечно, [когда] Горбачёв сел за стол мирового преферанса, его там обыграли, как ребёнка. Но речь идет вообще о мировой игре. Вот этой игре надо учиться.
Почему надо говорить о своём поражении? Потому что если ты не сказал о поражении – в игре или в "холодной войне", неважно – то ты никогда не победишь. Любой настоящий реваншизм, а речь идёт о здоровом реваншизме, начинается с того, что ты признаёшь, что тебя "сделали". И дальше у тебя возникает настоящая спортивная, военная, боевая злость. Если её не возникает наряду с другими чувствами (а она не возникнет, пока ты не признаешь случившегося), то ты всё время будешь жить в полусне и увлекать себя какими-то сонными бормотаниями. Так нельзя. Можно проспать страну. Её один раз уже проспали.
Итак, надо признать, что в этой игре (или "победе без войны", как говорит Бжезинский) был проигрыш. И что для того, чтобы в следующий раз в ней победить, нужно учиться игре, нужно понимать её во всей её сложности. А это очень трудно сделать, очень трудно сделать, но нужно, поймите, нужно! Чтобы простые люди (простые в гуманитарно-изощрённом смысле – наши физики опомнившиеся, математики, технари, простые люди, граждане) вдруг начали копаться в деталях происходящего, чтобы все эти люди научились, поняли, что такое игра. А это нельзя сделать, не разбирая конкретных примеров.
Нет ничего наивнее и глупее представления, что в игре враг твоего врага – это твой друг. Нет ничего наивнее представления о том, что радикальный исламизм, проклинающий Соединённые Штаты, не нужен Соединённым Штатам. Соединённым Штатам нужен инструмент и удобный противник для большой игры. Удобный противник, хороший враг, такой, как надо, – иногда гораздо полезнее друга.
В Соединённых Штатах в принципе существовали и существуют две главные стратагемы. Одна – это стратагема, скажем так, республиканской партии, или "фирменное блюдо имени Генри Киссинджера", согласно которому Ближний Восток держится на следующих китах: Израиль, Египет, отчасти Турция, и на стабильных военных режимах, про которые давно говорилось: "Сукин сын, но наш сукин сын", т.е., на светском авторитаризме.
Другая игра, другая стратагема, лежащая в основе игры, – скажем так, "фирменное блюдо имени Збигнева Бжезинского" – состоит в том, что Соединённым Штатам нужен радикальный исламизм для того, чтобы играть на всех полянах.
В чём разница между этими стратагемами?
Одна из этих стратагем говорит о том, что Соединённым Штатам "по Киссинджеру" нужен новый мировой порядок, что они воспринимают господство как порядок, подчёркиваю. И Киссинджер, и Бжезинский мыслят категориями американского мирового господства, но Киссинджер и его люди воспринимают (я условно называю здесь Киссинджера, условно говорю "республиканцы"), вот эта группа воспринимает господство, как новый мировой порядок или как Четвёртый Рим.
Что такое Рим? Рим – это когда есть легионы, стоящие в провинциях, и когда эти легионы предписывают Pax Romana – порядок, согласно которому кто-то может стать гражданином Рима, а кто-то будет его рабом; когда будут строиться дороги; одновременно подчинятся тебе слои местных дикарей. И когда у всего этого есть единый центр – Цезарь. На каждой территории, на которой Рим становится сапогом своих легионеров, должен быть порядок. Сумма этих микрорегиональных порядков есть новый римский порядок.
Соединённые Штаты мечтали установить такой порядок вообще и особенно после того, как Советский Союз рухнул. Мечтали об этом, но у них оказалась "кишка тонка". Оказалось, что американский народ, зажравшийся, заснувший в своём конформизме, не хочет обеспечивать этот новый мировой порядок своею кровью. Что такое новый мировой порядок сейчас? Это не только некий план для всех этих стран, план модернизации, такой, какой был когда-то для Японии и Германии. Это ещё 300-400 тысяч солдат – в Ирак, 500-600 тысяч – в Иран (потому что без этого любые бомбардировки – это просто верх кретинизма), готовность вводить войска в Пакистан и дальше. И нужно предложить всему этому, я повторяюсь снова, нечто по принципу японского или европейского сценария модернизации, модернизация в условиях оккупации: план Мак-Артура или план Маршалла.
Соединённые Штаты это не могут. Американский народ не хочет иметь трёхмиллионную сухопутную армию, потому что это армия с обязательным призывом. Соединённые Штаты поняли, что они такой порядок установить не могут.
Но они не могут и отказаться от мирового господства! Во-первых, они не хотят. Англосаксы никогда не отказываются от мирового господства, никогда, надо это точно знать. Во-вторых, они не могут это сделать по объективным причинам. Потому что у Соединённых Штатов осталось, за исключением высокотехнологической индустрии, в которой занято несколько миллионов людей (не знаю точную цифру, но отнюдь не большинство населения), у них два средства господства: печатный станок и авианосцы.
Печатный станок печатает деньги и навязывает их миру, а авианосцы бомбят тех, кто не хочет брать эти деньги, и они их берут. Других средств нет. Если Соединённые Штаты уступят мировое господство – исчезнет печатный станок. И что тогда будет с Соединёнными Штатами? Они упадут: не с первого места на второе! Они упадут с первого места на четвёртое или пятое. А когда они так упадут, в Соединённых Штатах будет катастрофа распада. Поэтому даже если бы они захотели уступить мировое господство, они не могут без катастрофы. Поэтому они этого делать не будут.
Если Соединённые Штаты не могут и не хотят уступить мировое господство и одновременно не могут обеспечивать его в режиме "нового мирового порядка имени (условно говорю) Киссинджера" – значит, они должны обеспечивать его иначе. Отсюда новый термин – "новый мировой беспорядок". Не порядок, вслушайтесь, а беспорядок! Я впервые понял серьёзность этих разработок, когда начал знакомиться с работами Стивена Манна, который был сначала советником госдепартамента по Каспию (тоже серьёзная должность), а потом просто советником президента, ещё при Буше. Мне стало ясно, что это полноценная математическая теория, использующая весь аппарат хаоса, а это очень серьёзный аппарат, с его фракталами и всем прочим. И одновременно теория, выходящая на практику.
Бжезинский отличается от Манна тем, что, во-первых, он старше, во-вторых, он гуманитарен, а не технократичен. И в этом смысле он всегда глубже. Потому что, в конце концов, вопросы стоят простые. Если ты перестаёшь быть привлекательным для инвестиций, то инвестиции текут куда-то ещё. Но если там, куда они текут, будет плохо, – то у тебя будет хорошо. Всё относительно.
Что значит "хорошо"? Что значит: ты "хороший" или "плохой"? Извините! Ты, может быть, очень плохой, но если все вокруг ужасные, то ты – хороший. И инвестиции текут к тебе. Поэтому, если в других точках мира сделать плохо, то у тебя будет хорошо. Почему не помочь конкурентам, чтобы у них стало плохо? И тогда у тебя станет хорошо. Это и есть фирменное блюдо Бжезинского–Обамы, отличающееся от блюда Буша–Киссинджера.
Но есть две вещи, в которых американская элита и глобальная западная элита едины. Скажу сначала об американской элите.
Высшая формула американской "реал-политик" звучит тупо и просто (хотя все делают вид, что её не понимают): "Главный враг – это страна, которая в наибольшей степени приблизилась к неким потенциалам, дающим возможность бросить вызов американскому могуществу". Точка. Чем ближе страна приблизилась к уровню, с которого она может бросить вызов американскому могуществу, тем она опаснее. И совершенно наплевать при этом, какова её идеология. Является ли это идеологией свободы и демократии, является ли это идеологией авторитаризма, является ли это любой другой идеологией (советизма) – неважно! Важно, что вы приблизились к уровню, с которого можете бросить вызов американскому могуществу. Советский Союз приблизился больше всего: он – враг номер один. Китай приблизится больше всего: он – враг номер один. Европа, консолидировавшись, приблизится больше всего: она – враг номер один. Любой – враг номер один, кто приближается в наибольшей степени к уровню, когда можно ещё только бросить вызов американскому могуществу. В этом единый закон. Тут едины республиканцы и демократы. Едины все.
Кто сейчас в наибольшей степени начинает бросать вызов американскому могуществу? Китай. И в целом регион Азии. Как справиться с этой угрозой? Вот что мучает умы политических интеллектуалов в Соединённых Штатах. Это первый вопрос.
И есть второй глобальный вопрос, который мучает умы всех: "Скажите, пожалуйста, - говорят все, - что делать с миром, в котором китайцы и индийцы завоюют уровень благосостояния, равный американскому? С миром, в котором к одному миллиарду, который именует себя "золотым", прибавится ещё 4 миллиарда, которые тоже захотят коттедж, а в коттедж – электроэнергию, две машины, а в баки – бензин, и так далее?".
Я несколько раз наблюдал обсуждение вопросов в международной интеллектуальной элите. Все они обсуждают что угодно, кроме этого тупого и простого вопроса. Потому что на него нет ответа. Потому что в тот момент, когда появится 4 миллиарда, существующий мир рухнет. И никто не даст им появиться – и потому, что такое появление означает, что Соединённые Штаты будут отброшены глубоко и окажутся в зоне непреодолимой катастрофы, и потому, что с миром непонятно что делать. Нет новых идей по поводу того, что делать с миром.
На этом рассуждения останавливаются, и следующий пункт этих рассуждений прост: надо менять всю мировую философию. Ибо на протяжении XVIII, XIX и даже начала XX века мировая философия гласила, что есть прогресс: гуманизм, некая модернизация (которую у нас очень плохо понимают и которую путают с технической модернизацией – апгрейдом самолётов, компьютеров и прочим; модернизация – это глубочайший процесс). И считалось, что во всех странах мира должна проходить эта модернизация, которая закончится тем, что во всех странах мира установится благоденствие. "Да, - говорили они, - у африканцев или индийцев оно установится позже, потому что они дикари. Их сначала надо будет научить чему-то, неся "бремя белых", как говорил Киплинг. Но когда-то потом и они будут наслаждаться тем же "просперити" [процветанием]!". В этом философия глобального модерна.
Эта философия, которой, навскидку, лет 450, завершилась. Наступает конец почти 500-летней эпохе определённой философии. А у нас почти все, включая высшую политическую элиту, верят, как дети, что эта эпоха продолжается. И что, соответственно, у России есть место в какой-то там модернизации.
Поясняю. Модернизация ("модерн" или "модернити"), взятая как большая стратагема, а не как способ апгрейда самолётов или компьютеров, заключается в первом приближении в следующем. Есть традиционное общество, общество до-"модернити" (крестьянское, коллективистское, аграрное). И есть [необходимость создать] современное индустриальное общество. Берётся материал из традиционного общества, выдёргивается оттуда крестьянин – порядочный, трудолюбивый, очень скромно живущий, совсем нищий. И этому крестьянину дают чуть-чуть больше и ставят его к станку. Из-за этого "чуть-чуть больше" он согласен работать, поскольку альтернатива для него ещё меньшая, совсем небольшие деньги. Поэтому у него сильная трудовая мотивация.
Модернизация – это процесс, при котором в топку бросается, как дрова или уголь, "традиционное общество", и поэтому паровоз едет. Он едет до тех пор, пока есть что бросать в топку – это первое.
Второе. Как модернизация это бросает в топку? Она уничтожает коллективистское традиционное общество. Она его индивидуализирует, атомизирует, переводит в современное состояние, навязывает ему другие стандарты регуляции и так далее. Читайте Гоббса, а также Вебера и других.
С этой точки зрения, модернизация сегодня идёт только на Большом Востоке, в одной из частей мира. И, между прочим, авторитарные партии, коммунистические или другие, прекрасно с этим справляются. Это Китай. Это полуавторитарная Индия, которая формально демократическая, но в которой есть очень сильное ядро. Это Вьетнам, из которого я приехал потрясённым, потому что очень скоро нам придётся говорить не о том, совсем не о том, что мы должны будем догонять Китай, – это смешно, мы Китай уже не догоним, если будем так двигаться. Очень скоро нам придётся говорить о другом – о том, догоним ли мы Вьетнам, где два или три урожая, а не зона негарантированного земледелия, как у нас. Где вокруг Ханоя стоят огромные заводы по электронной сборке. Где берутся люди из этого традиционного общества в огромном количестве (ткачи, которые привыкли к тонкой работе руками, женщины и мужчины) и где их очень просто довести до "наночистоты", поставить и организовать на эту сборку XXI века. Этих людей огромное количество, и страна очень быстро движется вперёд. Под руководством коммунистических партий, с мавзолеями Мао Цзэдуна и Хо Ши Мина. 8-9 % роста!
Гармония между богатыми и бедными обеспечивается правящей авторитарной партией. С одной стороны, она изымает часть дополнительного произведённого богатства у богатых и говорит им: "Не отдадите – палкой по голове". С другой стороны, она отдаёт это бедным и говорит: "Если бедные потребуют больше, тоже палкой по голове". Этот баланс строится на том, что там капиталистический класс может дать эти 8-9 % прироста богатства, и он находится в узде крупных партий.
И рост населения... Молодые вьетнамки и вьетнамцы на мопедах (красных, в основном, они их любят) едут, сжав зубы, и [как бы] говорят: "Мы все рвёмся в "просперити", мы готовы работать, сколько угодно!". И регион растёт. Как коммунистические Вьетнам, Китай, так и полудемократическая Индия, так и классически капиталистические Южная Корея, Сингапур и так далее. Весь регион Большой Дальний Восток стал регионом #1, регионом модерна.
Есть второй регион – Большой Запад, в который включаются и Соединённые Штаты. Этот регион отказался от модерна как такового. Он присягнул постмодерну как форме жизни: имморализм, отсутствие индустриального движения, опора не на традиционное общество, не на индустрию, а на сервис. Это гигантский сервисный регион. По мне, так наполовину мошеннический, но, скажем так, финансово-сервисный, информационно-сервисный. Чуть-чуть высоких технологий добавлено туда. Вот что это за регион.
И теперь на глазах у нас формируется третий регион. Если первый регион – это регион модерна, если регион #2 – это регион постмодерна, то третий – это регион контрмодерна, где люди говорят: "А мы не хотим этой вашей "модернити", в отличие от вьетнамцев, китайцев и кого угодно. Это всё скверна, это всё зло. Мы хотим песок пустыни, верблюда, саблю и шатёр. И шли бы вы куда подальше с вашим "модернити" и, тем более, "постмодернити". Вы – наши враги, мы хотим другого".
Этот регион, конечно, в основном исламский. Но ислам есть очень разный. Есть ислам, стремящийся к модернизации. Есть ислам полусветский, совсем уже модернизированный. И есть контрмодернистский радикальный исламизм. У меня полные шкафы материалов, которые кричат о том, что именно западные лидеры, западные цивилизации убивали и уничтожали всё умеренное, всё нерадикальное, что только было в исламе. Что это они взращивали новую культуру радикального исламизма. Что она искусственно взращенная. Но, в любом случае, третий регион уже есть.
Почему мы говорим только об исламе, хотя мы должны говорить о регионе контрмодерна и архаики в целом (и есть регионы другой архаики)? Потому что, конечно, исламистская архаика самая мощная. Это миллиард нагретых людей, которые рвутся к тому, что они считают своим благом и своей истиной, которые будут рваться всё мощнее и мощнее. Это уже понятно.
Итак, есть три эти региона. Три региона, запомним ещё раз:
Регион #1 – Большой Дальний Восток, модерн.
Регион #2 – Большой Запад, постмодерн.
И регион #3 – Большой Юг или контрмодерн.
Теперь скажите мне честно, положа руку на сердце: где здесь место России? Россия может войти и конкурировать с Большим Дальним Востоком по части модерна? У неё нет традиционного общества! Она уже трижды себя модернизировала, она давно вошла в постиндустриальный мир. Она теперь назад из него вышвырнута. Наши академцентры были прогрессивными частями постиндустриальной культуры. Модернизация проводилась несколько раз: при Петре, при Столыпине, при Сталине. И потом ещё, когда разрушались бесперспективные деревни. У нас нет традиционного общества, которое мы можем бросить в топку модернизации, это утопия! Мы не можем таким способом идти, потому что даже если бы мы захотели, у нас нет для этого ресурсов. Понимаете, нет и нет. Вообще нет.
Поэтому разговоры о классической модернизации – разговоры в пользу бедных. Мы не можем заставить людей так работать. И у нас нет столько молодых людей, сколько есть там, и мы не можем заставить их работать так, как они работают. И мы не можем даже дать им так мало, как дают там, чтобы они почувствовали себя счастливыми, потому что они уже имели больше. И потому что это северная страна. Северная, понимаете? Тут нужен дом, нужно топливо, нужно каким-то образом обогревать себя. Мы не можем конкурировать в сфере аграрного производства с регионами, которые имеют 100-процентную дотацию на сельхозпродукты, или с регионами, где есть три урожая в год. Это же понятно! Мы не регион модерна, мы не Большой Дальний Восток.
Но мы и не Большой Запад. Все, кто стремятся втащить нас в этот Большой Запад, просто наивны до предела. А ведь эти наивные попытки идут уже 20 лет.
Так кто же мы? Мы и не этот Юг.
Здесь возникает катастрофа: наша Родина бесконечно нам нужна, бесконечно нами любима и бесконечно для нас ценна. Но с точки зрения этой картины (которая не единственная!), ее приговорили все внешние силы. Ей просто нет места на формирующейся карте мира! Идет великая глобальная перестройка. И события в Египте, Алжире и других местах – это великая перестройка из формата "модерн для всех" в формат "трехчленки".
Но ведь это не все, потому что внутри этого формата есть ведь еще одна вещь. Именно Большой Запад и формирует Большой Юг для удара по Большому Дальнему Востоку – потому что самым опасным врагом Большого Запада, который остановился в своем развитии, является регион, который продолжает развитие. Это и Китай, и Индия, и – на перспективу – коалиция каких-нибудь стран Большого Дальнего Востока. Там продолжается развитие. Самая кошмарная мысль для американцев – это объединение Японии с Китаем в процессе индустриального и постиндустриального роста.
Мы обсуждаем одно Сколково, которое "то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет". Китайцы создали 1200 государственных суперцентров! И заманивают туда наших ученых. И те идут, ибо тут они нищие, а китайцы уже и платят больше. Значит, этот регион стремительно развивается, и он бросит вызов мощи Соединенных Штатов и совокупного Запада. А чтобы он не бросил вызов, его надо остановить. И остановить его прямой ядерной войной никто не может, и не будет. Никто никогда не осмелится вести прямую ядерную войну против Китая, хотя и она обсуждается. И, между прочим, обсуждалась – в частности, группой B-2 ("Би-2") под руководством Вульфовица, [которая] говорила, что последний срок, когда ее [войну] можно вести, это 2017 год.
Мы входим в этап неравномерности развития империализма, который хорошо описали Гильфердинг и Ленин. Суть заключается в том, что Китай – это сейчас "Германия 1914 года", Соединенные Штаты – это "Великобритания 1914 года", а мир катится после обрушения СССР не во Вторую мировую войну, которая была войной идеологий, а в Первую мировую. Третья – аналог Первой, потому что это просто война за остановку развития "новой Германии", теперь называемой Китаем и Большим Дальнем Востоком в целом.
Поскольку все боятся этой войны, а Дальний Восток вооружается стремительно, то, скорее всего, будет принято единственное возможное решение – использовать теорию хаоса, т.е. бросить на этот Большой Дальний Восток всю мощь Большого Юга. Создав этот Большой Юг как управляемого тигра, который может порвать чужое горло. Вот для чего его формируют. Вот почему модель Киссинджера меняется на модель Бжезинского у нас на глазах.
Меня много упрекали за то, что я говорю, что для России Буш лучше, чем Обама, что вся эта перезагрузка – от лукавого. Но теперь-то все уже ясно! Обама снял маску. Просто этого никто не видит. Почему Буш лучше? Не потому, что он любит Россию, а Обама ненавидит. Плевать нам, кто любит ее, а кто нет. Главное, что ее все ненавидят. Там, в той стране, которую мы обсуждаем, – ненавидят все, кроме отдельных граждан, деятелей культуры (я говорю о политической элите). Нам неважно, любят они нас или ненавидят, мы не дети. Нам важно, чтобы они на сегодняшний день, пока мы слабы, воевали не с нами. И по возможности (опять-таки потому, что мы безумно слабы) поднимали цены на нефть. Да, нефтяное проклятье. Но вы только вообразите, что сейчас эти цены упадут до 19-15 долларов за баррель, вообразите, что тут стремительно разовьется! Тут никакие новые великие силы не разовьются. Тут другое произойдет, другое.
Значит, нам было важно, чтобы Буш делал то, что он делал. Мы должны были его проклинать и проклинали. Опасней всего, конечно, были Чейни и неоконсерваторы, потому что в 2008 они уже решились воевать с нами, и это было еще опаснее, чем Бжезинский. Но если б они воевали не с нами, а с Большим Югом, то это бы значило, что не состоялась главная опасность – понимаете, главная! – когда Запад объединяется с Большим Югом. Для нас ЭТО опаснее всего. Это проект Бжезинского, это афганская история, повторенная опять. Это есть наша тотальная смерть, это есть стратегия хаоса, и это сейчас происходит на наших глазах. Именно это и ничто другое.
А мы пытаемся делать вид, что мы этого не видим. Мы, как страус, прячем голову под крыло, а трезвый анализ событий, рациональную беспощадность происходящего и глобальную суть этого происходящего – прячем в сентенциях. Кто нам нравится, кто нам не нравится. Речь идет о судьбе нашего народа и судьбе мировой цивилизации, а мы рассуждаем в совершенно других категориях. И, поскольку рассуждаем в совершенно других категориях, то даже тогда, когда нам на стол выкладывают абсолютные доказательства – мы все равно не хотим их видеть. Все равно не хотим понимать, что эти доказательства носят беспощадно очевидный характер.
Обсуждая беспощадные доказательства того, что за событиями в Алжире, Тунисе, Египте стоят просто американцы, что это новая стратегия Обамы, которая является фактически римейком старой стратегии Бжезинского (а в условиях наличия новой модели мироустройства она является даже чем-то большем, еще более опасным, чем стратегия Бжезинского), мы, прежде всего, имеем дело со знаменитым Викиликсом. Который положил нам всем на стол секретные документы, после которых говорить о том, что не американцы делали события в Египте, просто нельзя.
Оговорюсь: всегда есть естественный протест, естественная энергия народных масс, всегда есть ошибки или преступления режимов, особенно авторитарных, которые существовали, – мубараковского и другого. Я не говорю, что американцы это делают вхолостую, просто покупают каждого египтянина и выводят на улицу. Конечно, процесс другой. Конечно, речь идет о том, чтобы превратить некие предпосылки, скопившуюся энергию – в процесс с определенной направленностью. Но как можно, имея перед собою Викиликс, отрицать то, что это делали американцы? Как можно это делать, имея перед собой, например, такие доказательства – пожалуйста, доказательство #1.
Документ из посольства США в Каире, опубликованный Викиликс и переданный газете "The Daily Telegraf"
ТЕМА: АКТИВИСТ "6 АПРЕЛЯ" О СВОЕЙ ПОЕЗДКЕ В США И СМЕНЕ РЕЖИМА В ЕГИПТЕ
1. 23 декабря активист хххххххххх из движения "6 апреля" выразил удовлетворение своим участием в "Саммите альянса молодёжных движений" 3-5 декабря и его последующими встречами с официальными лицами правительства Соединённых Штатов, на Капитолийском холме и в аналитических центрах. . ххххххххххх заявил, что правительство Египта никогда не проведёт значительные реформы, и поэтому египтянам нужно заменить сегодняшний режим парламентской демократией. Он утверждал, что несколько оппозиционных партий и движений одобрили неписаный план демократических преобразований в 2011 г.; мы сомневаемся в этом.
хххххххххх сказал, что хотя служба госбезопасности недавно отпустила двух активистов движения "6 апреля", она также арестовала ещё трёх членов группы. Мы оказали нажим на министерство иностранных дел, чтобы эти активисты "6 апреля" были отпущены.
2. хххххххххх выразил удовлетворение "Саммитом альянса молодёжных движений" 3-5 декабря в Нью-Йорке, отметив, что он смог познакомиться с активистами из других стран и вкратце изложить цели его движения по демократическим преобразованиям в Египте. Он сказал нам, что другие активисты на саммите выразили ему поддержку, и что некоторые даже предложили провести публичные демонстрации в поддержку египетской демократии в их странах, пригласив хххххххххх в качестве гостя. . хххххххххх был признателен за успешные усилия Департамента и организаторов саммита по защите его имени на саммите и сказал нам, что его имя ни разу не было названо публично.
3. хххххххххх сказал нам, что служба госбезопасности задержала его и обыскала в аэропорту Каира 18 декабря после его возвращения из США. Согласно хххххххххх, служба госбезопасности нашла и конфисковала два документа из его багажа: записи для его презентации на саммите с описанием требований "6 апреля" проведения демократических преобразований в Египте и расписание его встреч на Капитолийском холме.
4. хххххххххх описал свои встречи в Вашингтоне как позитивные, сказав, что в Конгрессе он встречался с ххххххххххх, разными штатными сотрудниками палаты представителей, включая из офиса ххххххххххх и ххххххххххх, и с двумя сотрудниками Сената.
5. хххххххххх рассказал, как он пытался убедить своих собеседников в Вашингтоне, что правительство США должно оказать давление на правительство Египта для проведения значительных реформ, пригрозив обнародовать информацию КАИР 00002572002 от 002 о предполагаемых "нелегальных" счетах в оффшорных банках египетских официальных лиц. Он надеялся, что США и международное сообщество заморозят эти банковские счета, как это было со счетами доверенных лиц президента Зимбабве, Мугабе. хххххххххх сказал, что он хочет убедить правительство США, что Мубарак хуже, чем Мугабе, и что правительство Египта никогда не согласится на демократические реформы. хххххххххх заверил, что легитимность Мубарака зависит от поддержки США, и поэтому обвинил США, что они "ответственны" за "преступления" Мубарака. Он обвинил НПО, работающие над политическими и экономическими реформами, что они живут в "мире фантазий", не понимая, что Мубарак – "голова змеи" – должен уйти, чтобы демократия могла пустить корни.
6. хххххххххх заявил, что несколько оппозиционных сил – включая партии Вафд, партию Нассера, Карама и Тагамму, а также "Братья-мусульмане", Кифайя и движение революционных социалистов – одобрили неписаный план по переходу к парламентской демократии (с ослабленным президентом и усиленными премьер-министром и парламентом) до запланированных в 2011 г. президентских выборов. По словам хххххххххх, оппозиция заинтересована в получении поддержки со стороны армии и полиции для переходного правительства до выборов 2011 г. хххххххххх заявил, что этот план настолько конфиденциальный, что его нельзя записать.
(Комментарий: У нас нет информации, подтверждающей, что эти партии и движения договорились о нереалистичном плане, изложенном хххххххххх. .хххххххххх ранее говорил нам, что его план доступен всем в интернете. Конец комментария).
Итак, это классическое специальное донесение. Поставьте там другие имена (там, кстати был назван номер счета: КАИР 00002572002 от 002), поставьте номера счетов не каирских или египетских олигархов и политиков, а других, поставьте здесь вместо одной страны другую – и вы увидите, как вывариваются эти планы. Тут говорится все время: "мы не уверены, что они смогут", "мы не знаем, достаточно ли у них сил". Но они и не смогли бы, если бы их не готовили. А вот теперь мы знаем, как их готовили и кто. И после этого вдвойне нужно быть слепым, глухим и абсолютно обалделым, чтобы не понимать – что, кто и как делал.
Пожалуйста, доказательство #2.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
1 февраля 2010 г. в американском издании The Daily Bes вышла статья "Школа госдепартамента для революционных блогеров".
В ней говорится, что еще в декабре 2008 г. в студенческом городке юридического факультета Колумбийского университета (C.К.: Всё тот же Колумбийский университет!) проходило обучение молодых оппозиционных активистов из разных стран, в том числе из египетского движения "6 апреля" (именно они были одними из инициаторов массовых выступлений против Мубарака в январе-феврале 2011 г.) по программе "Борьба против репрессий, угнетения и насильственного экстремизма".
Среди "учителей" — Джо Роспарс, Скотт Гудстейк и Сэм Грэхем-Фемен, отвечающие в команде Обамы за социальные сети; ведущая утреннего шоу на канале Эй-би-си Вупи Голдберг; сотрудники Госдепартамента Джеймс Глассман и Дшаред Коэн (специалист по информационным технологиям и инновациям); основатель Facebook Джастин Московитц; президент компании Howcast Джейсон Либман.
Среди "учеников" оказались: колумбиец, который успешно использовал Facebook для мобилизации марша в 12 миллионов человек против марксистских боевиков (ФАРК);
венесуэльский активист, организовавший протест студентов против президента Уго Чавеса;
представители разнообразных групп ("Сеть интервенции против геноцида", "Сеть глобальных действий" из Бирмы и базирующаяся в Лондоне компания против преступлений, совершенных ножами).
Организатором "курсов" выступила НПО "Альянс молодежных движений.
Вся эта работа велась под патронажем госсекретаря США Хиллари Клинтон. В мае 2009 г. Клинтон и исполняющий обязанности помощника госсекретаря по делам Ближнего Востока Джеффри Фелтман встречались с шестнадцатью активистами в рамках программы Freedom House "Новое поколение". Freedom House и Национальный фонд в поддержку демократии стоят в самом центре восстания, которое сейчас захлестывает исламский мир.
Имеются прямые доказательства участия представителей крупнейших IT-структур, связанных с Белым домом, в организации беспорядков в Египте. 7-го февраля выпустили на свободу топ-менеджера ближневосточного отделения Google Ваэль Гонима, задержанного по подозрению в организации массовых выступлений в Египте. После выхода на свободу в интервью каналу Dream TV Гоним признался, что еще в июне 2010 г. создал в Facebook страницу против режима Мубарака. В начале декабря Гоним, действуя под псевдонимом, призвал к уличным выступлениям. К концу декабря на страницу ежедневно заходило уже около полумиллиона человек.
Все это входит в комплекс действий кампании по поддержке стратегии Белого дома: "бороться с диктаторскими режимами через Интернет", – объявленной Хиллари Клинтон в январе 2010 г.
В открытой печати! На вас смотрят люди и, поверьте мне, они говорят правду в данном случае – они называют имена, даты подряд. Речь идет о центрах подготовки. Вам говорят, где они (в Колумбийском Университете), называют данные – когда велась подготовка, вам рассказывают, как она велась. Это типичная подготовка спецопераций, классическая, помноженная на некоторые факторы.
И что? Нужно это видеть и говорить, что этого нет. А зачем? Для того чтобы прятаться за какие-то стереотипы, иллюзии. Но когда факты – беспощадные, страшные – давят на эти стереотипы, иллюзии, то либо эти стереотипы, иллюзии должны уйти прочь, либо человека надо называть неадекватным. И не только человека – движение, политическую элиту, всех. Тем более что от интерпретации этих фактов и от их учета зависит буквально вопрос о том, будут завтра жить граждане России на своей земле или они будут валяться в ней закопанными или гниющими на поверхности.
Но это еще не все, поскольку тут речь идет о новом факторе, о том самом интернет-факторе, который отчасти замалчивают.
Пожалуйста, доказательство #3, говорящее о том, что это не только египетский процесс. Что это большой процесс, что это большая глобальная перестройка, в том числе, и с использованием новых технологий.
Из статьи Владимира Овчинского "Сетевой революционер Обама", опубликованной агентством "Росбалт" 9 февраля 2011 года:
Барак Обама и его команда не были первооткрывателями интернет-революций.
Опыт первой "цифровой" революции был получен на Филиппинах: 17 января 2001 года, через два часа после того, как парламент блокировал процедуру импичмента в отношении президента Джозефа Эстрады, граждане страны послали друг другу более 7 миллионов электронных писем с призывами выйти на улицы и участвовать в акциях протеста. Миллион протестующих на улицах Манилы – и Эстрада лишился президентского кресла.
Во время "сетевой" революции в Испании 2004 года демонстрации, организованные при помощи электронной почты, вынудили премьер-министра Хосе Марию Аснара покинуть свой пост.
Приход Барака Обамы на пост президента США совпал с активизацией использования информационных технологий при попытках организации "цветных революций": Молдавия (2009 год); Таиланд (2010 год). Наиболее ярким примером стала "твиттерная революция" в Иране в 2009 году.
Итак, мы видим серию событий, видим, что они все готовятся по одному лекалу, видим, кто за этим стоит и куда это в принципе ведет, но мы должны сказать, что этого нет. Чего нет? Мы знаем, что в Американском Университете в Каире Кондолиза Райс, тогда госсекретарь Соединенных Штатов (не администрация Обамы, а еще администрация Буша на своем закате!), заявила о том, что мы раньше допускали ошибки (имелась в виду доктрина Киссинджера), и мы опирались на стабильность, даже если она мешала тяжкой работе сил демократии. А теперь мы больше такой ошибки не будем делать; эта доктрина тем самым отменяется, а мы позволяем работать тяжелым силам демократии везде.
Но ведь все понимают, что в Египте есть две силы – военные и исламисты ("Братья-мусульмане"), что третей силы просто нет. Я сижу рядом с египтянином и говорю ему: "А на кого будет опираться у вас демократия с демократическими лидерами, если нет военных, и "Братья-мусульмане", как вы говорите, это опасная сила? На кого она [демократия] будет опираться?" Он смотрит на меня жалобными глазами и говорит: "Как "на кого"? На Конституцию!". Я спрашиваю о социально-политической опоре, а он ничего сказать не может, потому что всем понятно, в чью это пользу.
На обсуждении у Шевченко [программа "Судите сами" от 3 февраля 2011 года] люди, которые кончали Каирский Университет, говорят: "Но ведь мы же понимаем, что на самом деле весь этот процесс идет так, что плоды, естественно, будут пожинать только "Братья-мусульмане".
Я говорю: "Вы это понимаете, чуть-чуть поучившись там, и чуть-чуть в этом процессе покопавшись. А Джон Бреннан, который зубы стер на Ближнем Востоке, ЦРУшник, который является главным у Обамы по этим процессам, – он этого не понимает? Он не понимает, что они работают на "Братьев-мусульман"? У него тут есть какие-то иллюзии, когда он осуществляет эти твиттерные революции?"
Говорят, что Обама не поддержал революцию в Египте. Это наглая ложь, ее опровергают просто прямые заявления Обамы.
Суть Времени (Сергей Ервандович Кургинян)
(Продолжение)
Пожалуйста, доказательство #4.
Из специального заявления президента США Барака Обамы 2 февраля 2011 года:
"Президент Мубарак признал в разговоре со мной, что статус-кво сохранить нельзя, и необходимы перемены. Именно об этом говорит народ Египта сейчас. Я заявил президенту Мубараку, что переход власти должен быть мирным и должен начаться сейчас. . Америка слышит голос молодежи Египта. Жителей этой страны ожидают трудные моменты, но я уверен, что народ Египта найдет ответы на вызовы, которые встанут перед ним".
Это смертный приговор своему союзнику Мубараку. Почему? Потому что это уже не союзники. Потому что доктрина Киссинджера демонтирована. Потому что начинается строительство нового мира. И потому что те, кто вчера были союзниками, сегодня являются шлаком, пылью у ног, грязью, их просто отряхивают и убирают в сторону. Он [Мубарак] умоляет его [Обаму]: "Надо чуть-чуть подождать, я передам власть!" – "Нет, это должно начаться сейчас, мы слышим ваши голоса!". И он обращается к египетским военным. Но ведь не только Обама, это же продолжается.
Пожалуйста, доказательство #5.
Из заявления госсекретаря США Хиллари Клинтон в интервью американскому общественному радио NPR 7 февраля 2011 года:
"Сегодня стало известно, что организация "Братья-мусульмане" также решила принять участие в диалоге, проведение которого мы приветствуем. Мы будем наблюдать за развитием событий, о наших ожиданиях мы уже заявили вполне ясно . Египтяне хотят мирной передачи власти, которая может привести к свободным и справедливым выборам. Соединенные Штаты последовательно поддерживают такое развитие событий. Сам народ и лидеры различных египетских общественных объединений, в конечном счете, решат, отвечает ли это их потребностям".
"Братья-мусульмане" – это организация, созданная в 20-е годы в зоне Суэцкого канала, в создании которой приняли огромное участие англичане. Которая была взращена на идеях радикального исламизма и глобального джихада, и создания единого Халифата. Которая никогда от этих идей не откажется, поэтому и является всемирной. И для которой отдельные национальные государства – это просто грех, джахилия. Это организация, которая сейчас пытается натянуть на себя маску мирности, и которая, совершенно понятно, во всех регионах хочет строить только этот глобальный халифат, т.е. Большой Юг. Ее генезис, ее структура, ее ориентация всем понятны. Все понимают, что это она неумолимо движется после отбрасывания военных.
И американцы это делают. Зачем? Они такие глупые и не понимают, что они делают? Они не понимают, что они сделали, демонтировав Ирак и подогрев радикальный исламизм там?
Они создают Большой Юг.
И тут возникает вопрос: если они его создают примерно для тех целей, о которых мы говорим; если есть другое подтверждение этих событий; если эти события аукнутся нам в Средней Азии в мае-июне этого года, если это все так, то в чем тут новые мрачные угрозы, которыми начинен формирующийся у нас на глазах мир, подводящий черту под 400-500-летней эпохой формальной декларации модерна? И в чем тут наши надежды, почему именно в безнадежности этого мира для нас коренится надежда? И как эта надежда связана с той драгоценностью, которая содержится внутри забываемого, не анализируемого, отбрасываемого советского наследия? Что там есть внутри такого, что может этот мир абсолютной безнадеги превратить для нас в мир рывка и надежды?
Вот об этом поговорим в следующий раз.
Суть Времени (Сергей Ервандович Кургинян)
Суть времени - 4
События развиваются так быстро, что никакие комментарии не успевают за этой скоростью развёртывания. Ещё неделю назад я приводил доказательства того, что американцы устроили события в Египте и во всём исламском регионе. И кричал: "Ну, посмотрите же, посмотрите же! Ну, вот же данные, данные! Ну, что же вы, сошли с ума, что этого не видите?" А потом президент США Барак Обама посмотрел в эфир примерно так, как я смотрю на вас, и сказал, что события в Египте - это как новая рухнувшая Берлинская стена.
Нужны комментарии? Бжезинский сказал, что, позволив рухнуть Берлинской стене и договорившись об объединении Германии так, как мы договорились, русские подписали Компьенский мир. Помните, что такое Компьенский мир? Это когда в клетке привозили немецких генералов после конца Первой мировой войны, и они там, в клетке, просто нечто подписывали (самое позорное, что могли).
Итак, теперь Обама смотрит спокойно в камеру, как я сейчас смотрю на вас, и говорит: "Рухнула новая Берлинская стена". Отлично она рухнула, правда? Она рухнула так, что, конечно же, образовался абсолютный "триумф демократии"! Ликвидирован парламент - первый шаг к демократии. Отменена Конституция - второй шаг к демократии. Отменён и разогнан Конституционный суд - третий шаг к демократии. Вот как быстро развиваются события.
По этому поводу был известный анекдот, когда трое хотят выпить "на троих" бутылку на улице. Двое уже собрались, а третьего всё не видят... Наконец, идёт какой-то интеллигент. Говорят:
- Не хочешь присоединиться?
Он говорит:
- Ну, я хочу, но только закуска...
- Да не, какая закуска!
- Ну, хотя бы стакан...
- Как стакан? Да вот, из горлышка!
- Нет, из горлышка я не могу.
Они ищут стакан. В одном автомате для газировки (если кто помнит, такие были) нет стаканов, в другом... А тут [рядом] пьяный падает в лужу и рычит: "У-у-у.". Говорят: "Видишь, наши уже гуляют, а мы с интеллигентом всё стакан ищем!"
Так вот, "наши уже гуляют". Они говорят о том, что рухнула новая Берлинская стена. Они говорят о том, что произошедшее есть событие ничуть не меньшее по значению, нежели то, после которого Советский Союз подписал "Компьенский мир", то есть полностью капитулировал... А мы "с интеллигентом всё стакан ищем": "Докажите, докажите, что все эти структуры, которые сейчас пришли к власти в Египте (или приходят к власти), - это какие-то злые силы, а не силы добрые!"
Ну, "злые", "добрые" - это понятия относительные, и я не хочу ими оперировать вообще. Я никогда не буду демонизировать ни одно, даже самое радикальное, движение. Люди борются за свои идеалы... Важно, за какие, и как эти идеалы соотносятся с нашими. Я против другого всегда выступал и буду выступать - против того, чтобы, когда ты видишь, как человек атакует твоего врага, сразу начинать радоваться и кричать: "Ура, ура! Это значит, что этот человек наш друг!" Этот человек может быть ещё более беспощадным твоим врагом, чем тот, кого он атакует. С врагом с этим он может о чём-то договариваться. И так далее...
Джордж Сорос сказал, что его цель - поддержать "Братьев-мусульман". Теперь по всему миру началась кампания, при которой нужно рассказать, что "Братья-мусульмане" - организация социальной благотворительности... Это очень смешно! И, главное, это оскорбительно для самих "Братьев-мусульман".
Все помнят такого великого революционера, принадлежащего к этой организации, Сейида Кутба, если я правильно по транскрипции произношу его имя. Сейид Кутб - это мученик данного движения. Его называли: "Че Гевара" или "Ленин исламизма". Его надо назвать филантропом? А в чём состояла его филантропия? Мы все помним, как "Братья-мусульмане" убивали - и как их убивали, как они мученически терпели репрессии со стороны власти. За что, за социальную филантропию?
Да, конечно, одним из элементов их политической линии, одним из элементов их политической стратегии является ещё и социальная филантропия, создание неких структур, помогающих бедным, потому что в среду бедных гораздо легче проникать с помощью создания этих структур. И потому, что вообще такое тотальное проникновение - есть основа философии "Братьев-мусульман". Но это вовсе не значит, что "Братья-мусульмане" являются филантропической структурой. "Братья-мусульмане" являются структурой по захвату власти и установлению определённого мирового порядка, что написано во всех их документах, и никто не отменил ни создания мирового Халифата, ни очищения от ересей и наслоений светскости, а также от всякого такого "порочного" национализма, "порочного" умеренного исламского существования. Всё это названо самым оскорбительным словом "джахилия" (это [означает] кощунство, обрушение в язычество; оно, может, даже хуже, чем какое-нибудь христианство твоего смертельного врага).
Никто не отменил Халифата. Значит, никто не отменил принципа, по которому Халифат должен находиться на той территории, где когда-то был ислам (а, между прочим, у нас [в России] эта территория достаточно обширна). Никто всего этого не отменил. И не надо вешать людям "лапшу на уши", не надо превращать радикальное, насыщенное политической энергией, насыщенное метафизической энергией, энергией конечных стремлений, по которым весь мир в конечном итоге должен начать жить "праведно", то есть исламской жизнью, - вот это движение превращать в общество по благотворительности. Это стыдно, нехорошо, неправильно... Вот одна сторона вопроса.
Сегодня американцы называют уже и "Братьев-мусульман" хорошей организацией. Добрые такие "Братья-мусульмане"! А перед этим, если вы помните, они талибов начали тоже делить на добрых и недобрых, хороших и плохих. Хорошие - это те, которые им нужны. Плохие - это те, кого надо наказать. Пройдёт время - окажется, что в списке наказуемых будет только бен Ладен. Или бен Ладен и Завахири. Или ещё два-три человека. Все остальные окажутся хорошими. Они будут ещё более свирепыми, чем бен Ладен, и ещё более насыщенными всё той же энергией, которая движет по историческому пути бен Ладена (или контристорическому, если точнее сказать). Но они будут названы "хорошими". Отмытые... Войска уйдут из Афганистана, а волна талибов двинется в Среднюю Азию и оттуда к нам. Я иногда просто вижу, как Кавказ, как шлюз, ломается - и оттуда вся эта энергия движется на нашу территорию. Потому что в окончательном виде, если мы не можем ничего противопоставить:
а) модерну, развивающемуся сейчас на Большом Дальнем Востоке (проекту #1),
б) постмодерну, развивающемуся на Большом Западе (проекту #2)
и
в) контрмодерну, развивающемуся на Большом Юге, который только сейчас и сооружают (проекту #3),
если мы окажемся просто перед выбором этих трёх альтернатив, то смерть России неизбежна. У России нет стратегического пути в рамках этих трёх альтернатив. Потому что, как я уже говорил, она никогда не сможет войти в Большой Дальний Восток, ибо просто нет такого количества столь энергичных, столь жаждущих небольшого роста процветания, столь готовых дисциплинированно работать за столь малую заработную плату рабочих, и нет ещё многого другого. Нет этой человеческой массы, которая есть там. Нет определённых этических и даже религиозных установок. Туда не войти, туда входить поздно.
Войти же в Большой Запад, о чём все мечтают (начиная с наших политических руководителей и кончая частью рядовых граждан, которые волокутся за этой утопией на протяжении последних 20-ти лет), просто невозможно. Нам нет места в этом "сервисном центре". Мы не существуем в том его очаге, который занимается высокими технологиями. Мы не существуем в том его очаге, который занимается мировыми финансовыми услугами. Мы не существуем в том его очаге, который занимается сервисом. Кроме того, сам этот центр, в его европейской части, скоро тоже будет атакован Большим Югом.
Наверное, вы обратили внимание, как один за другим трое руководителей главных европейских государств - Германии, Франции и Великобритании - заявили, что мультикультурализм это утопия. И что если они будут дальше двигаться в рамках этой утопии, то всё это приведёт к очень плохим вещам. О чём они в этот момент говорили? Что такое этот самый мультикультурализм, который даже выговорить-то русскому языку трудно? Все считают, что это такое братство народов. Отнюдь!
Братство народов всегда существовало вокруг какого-то ядра, оно складывалось вокруг какого-то центра, вокруг какого-то проекта и вокруг какого-то высокого смысла, исторической судьбы, гигантского исторического проекта, огромной накалённой энергии с её жаждой Идеального. Вокруг Идеального вообще.
А мультикультурализм - это совсем другое. Это не когда вы складываете из камней собор, подчинённый великому замыслу, а когда все камни валяются отдельно, и всё. "Вот тут есть какая-нибудь маленькая секта, а вот тут есть великая мировая религия... Ну, на равных тут пососуществуем как-нибудь! Вот тут есть чужое нам начало, которое отрицает всю нашу историю и культуру, а вот тут есть наше начало. Ну, вот пусть они как-нибудь на равных сосуществуют!" Этого же не бывает! При этом всё теряет смысл - все мировые религии, все мировые смыслы. Это и есть постмодернистский принцип существования.
Уже испугались этого постмодернизма главы основных европейских государств, поняв, чем он чреват. Что государств-то не будет. И что граждане-то их так просто не хотят отказаться от своего государства, от своей идентичности, от всего прочего, а им это интенсивно навязывает кто-то и зачем-то... Вот в этот мир отказа от идентичности мы не войдём. У нас наши политики сначала заявляют, что отказ от мультикультурализма - плохо, а потом говорят, что нужно построить единую нацию и вокруг неё сохранить все остальные идентичности.
Построить единую нацию и вокруг неё сохранить идентичности - это не мультикультурализм! Мультикультурализм - это когда никто единой нации не строит, когда всё рассыпается на мозаику абсолютно несовместимых друг с другом суррогатных культур. Потому что каждая культура, отказавшаяся от универсума, то есть от иерархии ценностей и построения самой себя в рамках какого-то здания, от миссии, от мечты, - каждая такая высокая культура превращается в суррогат. Она остывает, становится холодной, безразличной. И тут вам что великое произведение мировой культуры, что фэнтези... От многого отказывается постмодернизм. И от всего этого мы отказаться не сможем и не захотим. Но мы не успеем войти в эту сервисность, войти в эти нормы жизни. Мы просто не нужны там никому в этом качестве. Значит, этого тоже не будет.
Но если не будет ни одного, ни другого, то возникает Большой Юг. Большой Юг устремится на нашу территорию. Наша территория должна быть ему отдана в качестве почётного приза.
Моя мать, я помню, рассказывала мне, как она готовилась в аспирантуру сдавать экзамены - кандидатский минимум. А это было как раз сразу после войны. Пришли солдаты с войны, и в соседней комнате (это была коммунальная квартира) солдат крутил роман с какой-то барышней, и всё время очень громко играла музыка. А потом солдату надоело, и он с патефоном, на котором играла музыка, уходил из квартиры, а мать этой барышни ему кричала: "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь!"
Так вот, смысл заключается в том, что нужны некие призы, поскольку радикальный исламизм всё-таки пострадал от рук своего бывшего союзника по Афганистану - Соединённых Штатов. И обиделся. И для того чтобы он снова согласился идти в одной упряжке, ему нужны почётные призы. Первый почётный приз - ясно, что Израиль, это ни у кого даже не вызывает сомнений. А второй почётный приз, большой, - это Россия. "Патефон ты должен ей оставить за её поруганную честь". А что делать со страной, которая в принципе не входит в два этих мира [Большой Запад и Большой Дальний Восток], и в условиях, когда третьему, Югу, нужно продвигаться и продвигаться?
Кроме того, окончательно оконтурить и разделить пространство нельзя только по Югу. Юг должен прийти на Cевер. Он должен взять вот эти пространства и иметь возможность, например, атаковать Китай с севера, и ограничить европейские возможности. Поэтому ввести в Юг Россию, отдать её, как почётный приз "за поруганную честь", радикальному исламизму и всему контрмодерну - очень даже лакомо...
В России и так идёт контрмодерн. Мы просто не видим, как он идёт. После того, что я назвал "падением", "сбросом", "отказом от первородства", начался регресс. Кстати, в этом курсе бесед мы только намечаем некоторые темы. Эти темы ещё придётся по-другому разбирать в другом курсе. Более подробно, со специалистами. Спрашивать, что такое регресс, как идёт надлом, что тут реально можно восстанавливать, какими именно способами можно преодолевать то, что мы обсуждали, и то, что мы наметили. Я только намечаю некие темы и очень внимательно читаю все, что по этому поводу говорят, для того чтобы потом эти темы разобрать - в другом формате передач - медленно, последовательно, превращая постепенно отдельные высказывания в нечто типа такого виртуального лицея или виртуального университета... уж не знаю, как это назвать.
Итак, в России уже идёт контрмодерн. Россия сама становится на путь контрмодернизации под восклицания о том, как быстро нам надо модернизироваться. Потому что элементы модерна, которые тоже надо обсуждать отдельно, - это рост индустрии (а у нас идёт деиндустриализация), это рост качества образования (а у нас идёт падение качества образования), это рост великих культурных достижений. Весь модерн всегда строится на великом романе. Когда создан большой роман, то он как бы заменяет то, что раньше существовало в ядре культуры в религиозном смысле. Недаром Гегель не без иронии назвал роман "эпосом Нового времени". Нового времени - то есть модерна.
Где этот большой роман? Где эта большая культура? Где эти классические формы? Идёт падение. Попса, криминализация культуры, её превращение в почти физиологический суррогат, нацеленный то ли на наслаждение, то ли на какой-то энергетический "подживляж". Мы же видим все эти процессы. Идёт озверивание, или озверение. Идёт превращение территории в регрессиум, в зону деградации. И там, внутри этой зоны, вспухает всё, что угодно. Там и так идёт архаика. Если говорить о том, что сделал враг с Россией, то он, конечно, испробовал на ней технологии, которые повернули историческое время вспять. Помните, когда-то Георгий Димитров кричал на процессе: "Колесо истории вертится, и никто не сможет повернуть его вспять!" Сумели, сумели повернуть вспять! Когда "сломали хребет", когда "порвали цепь времён", время повернулось вспять. И оно идёт в обратную сторону...
Мы впадаем в это новое средневековье, которое не является Средневековьем в высоком смысле, потому что Средневековье двигалось в восходящем историческом потоке, а мы движемся в нисходящем. Мы впадём в какое-нибудь рабовладение, которое тоже не будет рабовладением в строгом смысле слова, как в античности, потому что то двигалось в восходящем потоке, а вот это будет в нисходящем.
Те, кто надеются, что контрмодерн задержится на христианстве, или что какое-нибудь фундаменталистское, архаизированное христианство станет альтернативой современности, - очень ошибаются. Потому что регресс не знает остановки. Он идёт "нон-стоп", он продвинет себя самого дальше этого христианства, сметёт и его, сломает и его великие принципы, как он сломает великие принципы всех мировых религий... Если останутся какие-то группы, которые ему не подчинятся, то кто сказал, что одной из самых крупных групп на территории не окажется вот эта радикальная исламистская группа, которая как раз остановится на своей классике? И кто сказал в итоге, что сам этот радикальный исламизм является полноценным исламом, а не является тоже таким постмодернистско-архаическим конструктом?
Постмодернизм живёт конструктами. Он создаёт схемы религий, верований так, как создают машины, - из кубиков, примитивно. Он игнорирует подлинность во всём. И вот в этом игнорировании подлинности (которая всегда исчезает вместе с первородством и при переломанном хребте) - тоже огромные [угрозы] для России.
Россия станет архаизированной частью [мира]... Большой Запад хочет распространять архаизацию на некоторые регионы мира - на регион Большого Юга, где он хочет создать этот накалённый исламизм... Почему бы не распространить это и на Россию? Мы же действительно существуем в поле полноценного регресса.
Нам на форум пишут очень милые и в целом наделённые всеми способностями к благу люди, в том числе и молодые. Один из таких молодых людей - с высшим образованием, между прочим, - пишет: "А что это Кургинян всё рассуждает о чечевичной похлёбке и первородстве? Это что, сленг такой?" Вы чувствуете? То, что было достоянием всей мировой культуры, вокруг чего вертелась вся культура западная, мировая в том числе, - это уже сленг. "Это что, - говорит, - секта какая-то, что ли? Это у неё такие термины?"
Вы чувствуете, куда мы идём? Понимаете, что такое эти деиндустриализация, декультурация, десоциализация? Потому что рвутся общественные связи. Потому что если бы эти общественные связи существовали, то давно бы сформировались ядра политических и общественных движений, которые бы бросили вызов такому доминированию регресса. Но они не формируются, потому что регресс разрывает их на части. А когда я говорю о том, что эта ситуация адресует к термину "спасение" - то есть к формированию особых катакомбных форм существования, - говорят: "Да какие там катакомбы! Да мы сейчас встанем, сделаем флэш-моб или что-нибудь ещё, и все злые силы сметутся, а блага начнутся. И мы вернёмся туда, куда хотим". Но это же опять регрессивная иллюзия! Ничего подобного не произойдёт.
Мы обсуждать должны с вами одновременно очень сложные и очень простые вещи. Хотите, я совсем по-простому расскажу, как именно американцы организуют революции? Вот эти все флэш-мобы. Я человек невежественный во всём, что касается компьютерной техники. Прошу прощения, если использую слова не так... Вот эти твиттерные революции... Всё происходит очень просто. Есть пирамида. Авторитарная пирамида, которая всё-таки пробует осуществлять модернизацию. Всё что угодно плохое можно говорить про Мубарака. Но даже в 2008 году, в период наибольшего падения экономики, у Мубарака-то шёл прогресс! У него-то были эти 5-6 % роста! Говорят, что там бедняки восстали.... Вы знаете, сколько стоит большая лепёшка хлеба в Египте? Она стоит раз в пять дешевле, чем в Москве, а то и в десять.
Восстали совсем другие слои населения - по определённой отмашке. Это не значит, что режим Мубарака не совершал преступлений или не был коррумпирован. Но именно тогда, когда режим начинает мешать, - ему после долгих лет полного одобрения выносится смертный вердикт... И он выносится не потому, что там становятся коррумпированными или что-то там ещё, а потому, что что-то перестаёт удовлетворять. Или что-то нужно, с чем они несовместимы.
В глубоком, философском, настоящем плане режимы авторитарного типа "плохи" тем, что они обеспечивают развитие. А это развитие уже не нужно! Эти режимы всегда верили в модернизацию, они поверили западным словам, что все должны идти туда. Кемалисты отказались от Османской империи почему? Потому что им наобещали, что они станут настоящей, полноценной европейской страной. Потом, когда они сказали: "Мы же уже стали, возьмите нас в Европу", - им сказали: "Пошли вон отсюда!" Началась исламистская реакция.
Итак, авторитарные режимы - полусветские, мягко-исламские и так далее - конечно, бывают и такими, что они даже и страны-то свои не развивают. Тогда они совсем нехорошие... Но, чаще всего, они их развивают. А параллельно этому рождается коррупция, всякие там приближённые семьи. Что, конечно, омерзительно, и что, конечно, порождает и преступления. Никто не говорит, что народ не имеет базы для органической, без всяких американцев, ненависти ко всему этому.
Но дело-то заключается не в этом, а в том, что у режима есть первый элемент, элемент #1 - верхушка.
Потом есть элемент #2 - военно-репрессивный аппарат.
Потом есть элемент #3 - проамериканская часть общества с относительным благоденствием. Не хочу это называть средним классом, но есть вот эта часть общества.
А дальше существуют народные массы - элемент #4.
В народные массы внедряется некое контрмодернистское движение, например, "Братья-мусульмане". За счёт диалога с этим движением берётся под контроль элемент #4.
Элемент #3 берётся под контроль через этот самый твиттер и вообще потребительские ценности и глобализацию. Этот элемент ездит по миру. Вы были в Египте накануне событий или незадолго до них? Рестораны полны людей, у всех "фэйсбуки", компьютеры и прочее. Каир гудит от всяческих потребительских восторгов. [Именно] эта часть потом вышла на улицы, этой части можно через "фэйсбуки", твиттеры и всякие прочие штучки-дрючки выдавать сигналы и распечатывать планы того, как им должно действовать. Там есть и организации, вполне уже проамериканские, такие либеральные.
Итак, есть этот либеральный элемент #3.
Есть этот контрмодернистский элемент #4.
Дальше главный вопрос: как сломать военных - элемент #2? Как их сломать? Если их не сломать, ничего сделать нельзя. Как их ломают? Их ломают через "счётократию". Режимы (часть из них) позволяют военным "прихватывать" деньги, создавать крупные состояния. Превращаться в класс богатых. Военные, поскольку они же всё-таки бюрократия, вывозят деньги за рубеж. Как только они их вывезли за рубеж, самое дорогое у этих военных и чиновников - это их счета. Счета находятся на Западе. Эти счета, которые находятся на Западе, становятся рычагом воздействия на репрессивный аппарат. Вот вы же видели в предыдущем нашем фильме, как просто называется номер счетов: "номер 0002... Каир". Вот так же можно назвать любой другой город мира, где формируется такой рыхлый автократический режим. Значит, это элемент #2.
Когда поэлементно этот военный аппарат прощупывают на наличие счетов и ведут с ним штучный диалог на тему: "Дорогой мой, у тебя же есть счета. Мы же можем их арестовать. А если ты будешь делать так, как мы хотим." (В таких случаях разговаривают почти как в фильмах про террористов: "Делай, как я говорю, и всё будет хорошо. Если сделаешь, как я говорю, то всё будет хорошо.") И репрессивный аппарат отключается! Американцы получают "выключатель" репрессивного аппарата. Это важнейший элемент.
Я надеюсь, всем здесь меня смотрящим моим собеседникам понятно, что я не о Египте говорю. "Этот колокол звонит по тебе".
Итак, возникают либеральный элемент, фундаменталистский элемент и военный элемент. Когда военный элемент отключают, выключают совсем, то либеральному элементу, прежде всего, а также отчасти фундаменталистскому, посылается сигнал: "Можно, ребята! Можно". Как психологу, мне всегда ужасно интересно смотреть, как меняются у них лица, как возникает новое выражение, как откуда-то изнутри начинает рваться энергия, как появляются некие хамские выражения в адрес власти и так далее. Потому что им сказали: "Можно! Этот репрессивный аппарат парализован!" Больше всего они боятся, что их обманут, и что это не так.
Итак, аппарат парализуется, в ядре или в авангарде начинает двигаться либеральная тусовка (небольшая, но достаточно энергичная и бойкая), а за ней "Братья-мусульмане" (или любая другая фундаменталистская организация) подтягивают массы. Всё это, выплеснувшееся на улицу, сметает верхушку и устанавливает новый формат, который и нужен.
Ещё раз повторяю, ключевой элемент - как выключить репрессивный аппарат. Пока его не выключили - эти либералы на улицу выйти не успеют, как их придавят. А когда это выключат, то вдруг обнаружится, что у военных страсть по либерализму, а у другой их части - по фундаментализму. И они не могут идти против народа. Ну, натурально, не могут! Десятилетиями шли, давили, вешали, расстреливали, а теперь не могут. Как пелось у Высоцкого, "а потом кончил пить, потому что устал." Вот когда они не могут, выбегают прежде всего либералы, которых натренировали, им говорят: "Можно". А за ними выбегают фундаменталисты...
После того, как они там побегали, форматируется всё это дело по-новому. Ну, например, отбираются нужные люди из военного аппарата, и тогда они блокируют эти компоненты. Или либералам дают ещё чуть-чуть пошустрить. Но либералы во всех этих странах - в Египте, в Ираке, где угодно, - даже на штыках американских войск сделать ничего не могут. Потому что их мало. Потому что это тонкая плёнка. Потому что они слабы. Потому что они изнутри презираемы большинством населения за всё на свете. Поэтому рано или поздно эта тонкая плёнка отпадает, и тогда оказывается, что приходят к власти те, про которых говорит господин Сорос прямо: "Средства всех моих фондов могут быть привлечены к тому, чтобы помочь "Братьям-мусульманам".
Что же за бескорыстие такое? Почему все средства господина Сороса должны быть привлечены для помощи силе, которая считает своей миссией построение Халифата и истребление западной "неверности", где бы она ни находилась?.. Откуда такое желание? А потому что нужен вот этот контрмодерн. Потому что его начинают строить.
Есть ещё одна, более банальная, причина и, обсуждая её, мне приходится переходить на тот язык, с которым труднее всего. Потому что чем хороши доказательства? Тем, что можешь назвать источник. Вот это сказала такая газета, вот это - такая газета, это - такая. Но если мы будем обсуждать только то, что сказали газеты, то мы, конечно, поймём много, но недостаточно. К счастью или несчастью (ибо, как говорится, многие знания умножают скорбь), у меня есть другие источники. Рано или поздно у меня появляются респонденты, которые знают о том, что происходило в том же Египте, больше, чем публичные источники. И говорят о том, о чём публичные источники не говорят. Как я должен этим делиться? Я же не могу ничего при этом доказать. Могу только сказать, что это говорят люди, которым мы верим, которые проявили надёжность на протяжении достаточно долгого времени. В конце концов, проверьте, так ли это...
Люди, которые рассказывают нам о том, что произошло в Египте, не питали никакой любви к Мубараку и не питают ненависти к "Братьям-мусульманам". Они просто холодно и спокойно говорят о том, сколько именно было уничтожено людей в ходе египетских событий сначала снайперами, а потом животными с гордым английским названием "crocodile", по-русски "крокодил", которым их просто бросали на поедание. Они называют огромную цифру. Огромную. Речь идёт о десятках тысяч людей.
Но не в этом дело, потому что люди, которые на эту тему беседуют, которые знают всю египетскую элиту, всю ситуацию в Египте, ведь не цифрами пугают - они люди холодные. Их впечатляет не то, сколько людей убили снайперы и скушали крокодилы, их впечатляет другое. Что крокодилы кушали, а снайперы уничтожали именно ту часть египетской элиты, которая начала снюхиваться с китайцами. Вот натурально - поштучно...
Потому что у Большого Юга, помимо других функций, есть ведь ещё одна, очень важная. Вот мы опять делим карту на три зоны - Большой Юг, Большой Дальний Восток и Большой Запад. (Рисует.) Большой Юг связан с Большим Западом не только управлением, он связан деньгами. Деньги с Большого Юга должны идти на Большой Запад. Они должны поступать на эти счета. А Большой Юг - всякие там шейхи, обогатившаяся бюрократия, часть нажившихся на этом развитии (там, где оно есть, как в Египте) и так далее - этот Большой Юг, он же становится грамотным. И он понимает, что американцы и прочие печатают бумажки. И что эти бумажки, если он отправляет их на Запад, они не приносят настоящего дохода, не имеют за собой будущего. И тогда он [Большой Юг] тихонько начинает переводить деньги на Большой Дальний Восток. Возникает нитка связи, которая категорически не нужна. Категорически! Потому что ничего нет опаснее, чем связь Большого Юга с Большим Дальним Востоком, даже денежная и тем более любая другая.
Тогда поднимается вся эта буча. А потом срезается конкретно то, что выстраивает ненужную связь. Ведь речь идёт о триллионах долларов. Ведь если деньги из Большого Юга не пойдут на Большой Запад, то произойдёт очередной глобальный кризис с далеко идущими последствиями. Деньги загоняют опять в нужную сторону. На этой точке всё останавливается.
Я ставил [в театре] рассказы Шукшина, и там одна из героинь говорила про своего хахаля: "Там болит у него, тут болит... А денежки-то на книжечку..." Так вот, в данном случае, сначала раскрывают то, что у египетского общества "там болит, тут болит", а потом "денежки" переводятся на нужную "книжечку". Египетское общество начинает платить гораздо больше за то, чтобы счета находились в нужной точке; и чтобы "брали, сволочи, фуфло по той цене, которую им указывают"; и чтобы вели себя мирно, а, если не будут себя вести так, как надо, то их вырежут вот этим образом.
Итак, потоки финансов и потоки смыслов - как они сочетаются в этой модели? Одни преследуют гигантские финансовые интересы, другие преследуют интересы переустройства всего мира. Конечно, переустройство всего мира намного важнее. Но в мире правит сочетание финансовых интересов и интересов миропроектных. То, что я хотел больше всего обсуждать, - это миропроектные интересы, но игнорировать наличие финансовых интересов в мире тоже было бы, по крайней мере, наивно.
Итак, мы обсудили ряд простых вопросов. Вот эти вот "денежки на книжечку"; информацию наших друзей из Египта; то, каким образом парализуются силы в авторитарных модернах, и как именно после этого начинается процесс управляемых революций, который устанавливает нужный формат в нужных частях мира. Ведь все как говорили? Что у иранцев был замечательный проамериканский режим! Такой замечательный, такой замечательный шах Ирана! А потом взяли и пришли к власти антиамериканские силы Хомейни. Но кто "делал" Хомейни? Где жил Хомейни? Кто давал Хомейни трибуну? Кто воспитывал их [сторонников Хомейни] в духе определённых технологий? Кто парализовал всех иранских военных?
Я бываю на многих конференциях и часто встречаю израильского генерала, который всё время рассказывает, как он приехал в Иран, чтобы развёртывать инфраструктуру под военный переворот - тогда военные должны были остановить хомейнизм и помочь шаху Ирана. Но приехал не тот американец, который говорил, что они, военные, должны давить негодяев хомейнистов, а тот, который сказал, что надо дать работать тяжёлым силам революции и демократии. То есть приехал не представитель республиканцев, а представитель демократов. Военные собрались в один день и сбежали. А у генерала-то ещё была идея, что всех библейских животных, которые были когда-то в Израиле, он должен собирать в разных частях мира и привозить в Израиль. Он там вместе с этими животными трясся на машинах и не понимал - его убьют или не убьют. Он человек абсолютно конкретный, он десантник. Доктор наук, но человек простой. Он выдумать это не может, ему это выдумывать незачем.
Так что прекрасно мы знаем... Да и написано это - и Жискар д`Эстеном, и Мишелем Понятовским, который по поручению Жискар д`Эстена ездил в Иран, и массой других людей, я уж не говорю о самом шахе - что американцы сдали шаха, так же как они сейчас сдали Мубарака. И это делается всегда под некий проект. Тогда был другой проект. Иран радикализировался в 1978 году. Афганистан должен был взорваться исламизмом в 1979 году. А Зия-уль-Хак исламизировал Пакистан. Представьте себе, что такой большой очаг был бы кинут на Советский Союз (а примерно через год "Солидарность", наступало её время), и что мы бы не разорвали этот очаг. Было ли бы тогда лучше или хуже? Думайте сами. Думайте сами.
Процесс очень большой, и он набирает обороты. Но помимо этого, надо всё-таки поговорить о том, какое это значение имеет для России. Здесь мы переходим к вещам, может быть, ещё более сложным, но абсолютно необходимым.
Если ПОСТМОДЕРН, который мы должны обсуждать отдельно, является проектом #1 (это Запад); сам МОДЕРН, ставший из мирового движения частью движения (обособившейся, окуклившейся и потому приобретшей совершенно другие качества), является проектом #2 [Большой Дальний Восток]; КОНТРМОДЕРН является проектом #3 [Большой Юг], - то что может сделать Россия в этом мире, если она не вписывается в эти три проекта? Выдвинуть четвёртый!..
Нам надо поговорить сначала внутри России, а потом в мире о том, что если не будет четвёртого проекта, опирающегося на историческую почву, то миру кранты, а нам в первую очередь. И вопрос здесь заключается в том, возможен ли в мире четвёртый проект? Чем он является, и почему русские могут предложить что-то своё в рамках четвёртого проекта? Выдумать что-то могут все, действовать по принципу "что нам стоит дом построить, нарисуем - будем жить" могут все. Но ведь, если всмотреться в советское наследство:
а) как в факты,
б) как в смыслы,
в) как в нечто, непонятое до конца,
г) как в нечто недостроенное,
если соединить эти а), б), в) и г) - в единство, то выяснится, что внутри этого комплекса, особенно на его этажах, связанных с непостроенным, отброшенным и тем, что мы не видим, на этих этажах содержится некое ядро, говорящее о том, что русские осуществляли не сталинскую модернизацию, а некий альтернативный проект развития. Что во время советской власти русские - и все народы, объединившиеся вокруг России, - осуществляли не сталинскую модернизацию, а альтернативный проект развития. В котором были, к сожалению, может быть, избытки классической модернизации, но было и нечто, что к ней явным образом не сводилось. Что же это, прежде всего?
Модернизация, как я уже говорил, связана не только с тем (я говорю сейчас о том, что лежит на поверхности), чтобы добывать материал из традиционного общества и приводить его на заводы, в индустриальное общество. Это делали мы. Она связана с тем, чтобы это традиционное общество разрушать. И то, что она создаёт в пределах нового индустриального уклада, она создаёт на основе этой разрушенности, атомизации и создания новых матриц, свойственных современному обществу (законопослушание, формирование национальных констант, построение единых политических рамок в рамках "войны всех против всех" и так далее). Русские (и советские народы в целом) этого не делали. Они осуществляли форсированное, мощнейшее развитие, которое все видели, без разрушения традиционного общества и даже с его укреплением. Потому что, что бы мы ни говорили о колхозе - это укрепление традиционного общества.
Могут сказать: "Его здесь укрепляли, чтобы оттуда выдёргивать дрова для "топки" и бросать их в котёл современного уклада".
Нет. Потому что и современный уклад долгое время представлял собой уже нечто коллективистское. И, как я уже говорил, советское предприятие было предприятием общинного типа - со своей социальной средой, со своими профилакториями, санаториями и всем прочим. И это было не случайно. И советский дворик, где играл граммофон, был частью того же самого индустриального коллективизма. То есть русские не только создали и сохранили аграрный коллективизм в новых формах колхозов, обо всех недостатках которых можно говорить, сколько угодно, просто об их преимуществах не любят говорить (а они ведь не только в том, что мы выиграли за счёт них Великую Отечественную войну - мы же понимаем, что мы без них не выиграли бы - но они ещё и во многом другом).
Значит, речь шла не только о том, что они сохранили аграрный коллективизм этих колхозов. Они же ещё создали новый индустриальный коллективизм. А затем и новый постиндустриальный коллективизм стали создавать понемножку. И процесс классической модернизации носил по отношению к русскому, советскому обществу характер, скорее, эрозии. Наверное, Пётр проводил классическую успешную модернизацию, раннюю. Наверное, Столыпин проводил полуклассическую неуспешную модернизацию, позднюю. Но Сталин, Ленин до тех пор, пока ещё был идеологический нагрев и всё прочее, явно шли не в сторону классической модернизации, на которую, что греха таить, они заглядывались. Их весь русский процесс, вся русская история, вся необходимость сделать что-то мобилизовано - вели в другую сторону. И сейчас надо ответить - в какую?
Чем был русский прорыв? Вот это знаменитое "русское чудо", кроме цифр, чем оно было ещё? Что оно значит с социальной, философской и иных точек зрения? А если (был такой не очень хороший, средний советский фильм - "А если это любовь", сентиментальный). а если это любовь? А если там, внутри вот этих четырёх уровней - фактов, смыслов, недообнаруженного и отброшенного, - находилась в зачатке тайна способа развития без сокрушения коллективизма, другого способа развития?
Тогда вдруг оказывается, что поскольку энергия способа развития за счёт разрушения коллективизма уже исчерпана, а постиндустриальное общество, являясь в каком-то смысле повтором доиндустриального, вообще требует неких новых форм коллективизма... Если это всё вдруг обнаружить, то может оказаться, что русские-то знают, как развиваться без сокрушения коллективизма, как развиваться альтернативным модерну путём. А если они это знают, а модерну наступает естественный кирдык... Если он наступает на Западе, то на Востоке будет всё то же самое. Потому что, ну, доразовьются они до prosperity [процветания] некоего суррогатно-западного уровня, а машинка-то остановится. Она же двигается только на этом! Если вообще возникает только остановка и регресс через архаизацию контрмодерна, то единственный шанс человечества сохранить развитие, а значит своё бытие в XXI веке, связан с русским советским наследством, совершенно по-новому понятом.
Тогда вопрос заключается в том, должны ли мы гордиться делами своих отцов и дедов? Конечно, должны. Но можно этим гордиться, а то забыть.
Сейчас стала самой модной тема: "Ну, что все Кургинян о прошлом да о прошлом, а нас интересует будущее!"
Во-первых, конечно, дико считать, что при таком поломанном прошлом, вообще без прошлого, можно двигаться в будущее. Есть какие-то прыжки в утопию. Но даже близко не видно, в какую собираются прыгать. И то в неё прыгают, оттолкнувшись от чего-то, и этот тип движения сейчас категорически запрещён. Вопрос заключается совершенно не в этом, а в том, чтобы найти внутри гипертекста под названием "Факты, смыслы, недообнаруженое и отброшеное" - найти внутри него Послание. Послание. То послание, которое адресовано мировому будущему.
Я много езжу по миру, наблюдаю что-то. И наблюдаю некую сложную амальгаму чувств, которую вызывает у мира Россия. Конечно, основополагающее чувство - презрение. Презрение к стране, отбросившей своё прошлое, к стране, двигающейся в коррупционизм, бандитизм. Но внутри доминирования этого презрения (имеющего одни оттенки в Индии или Китае, другие оттенки в Европе и Соединённых Штатах, третьи оттенки в исламском мире), внутри всей этой, повторяю, сложной амальгамы презрений есть одновременно какое-то затаённое ожидание. А вдруг?..
"А вдруг русские дурят-дурят, а потом возьмут и вынут что-нибудь из кармана такое, что для всего мира окажется абсолютно новым - и одновременно узнаваемым. Новым и одновременно узнаваемым. И что если "новое и одновременно узнаваемое" спасёт мир? Русские, конечно, опять набедокурят, огромной ценой проторят опять какую-нибудь дорогу, но мы за ними пойдём-пойдём куда-нибудь да и доползём. Может быть, исторический процесс и продлится. А как без него? Может быть, развитие и продлится. А что делать, если формы модернистского развития исчерпаны?"
Тогда вопрос возникает в том, что мы можем сказать об этом послании, об этой тайне, содержащейся внутри нашей истории, кроме того, что вот, смотрите: вот здесь коллективизм, вот здесь опять коллективизм, уже индустриальный. А где ещё он был-то? Ну да, японцы сейчас повторяют что-то, создают какие-то корпорации, где поют гимны компаниям. Но русские-то создали ведь нечто гораздо более интересное! И в системах образования было нечто абсолютно новое. Но ведь эти виды новизны, связанные с социальным творчеством, не исчерпывают всей творческой новизны, находящейся внутри советской обветшалости, советских ошибок, советского барахла, советских несуразностей - и советского героизма. Там, внутри всего этого, находится нечто ещё более важное. И это важное требуется обсудить прежде всего. Потому что если уж играть, то по-крупной, потому что по-мелкой русские играть не могут...
Скажите мне, пожалуйста, что больше всего проклиналось из "идиотизмов", которые создались в советскую эпоху? Новый человек. Новый человек. "О, они не понимают, что человеческая природа есть константа, что человеческая природа есть данность, что человека нельзя и преступно менять. Они хотят человека изменить. Почему? Потому, что у них абсурдный порядок, и им для этого абсурдного порядка нужен абсурдный человек. Они с нормальным-то человеком не могут ничего поделать. Они не знают, что с ним делать, и выдумывают нового".
Открываю Эриха Фромма, одного из величайших философов и психоаналитиков ХХ века, смотрю на первые цитаты: "Чем ничтожнее твоё бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твоё имущество, тем больше твоя отчуждённая жизнь".
Кто сказал эти великие строки? Карл Маркс.
А вот другой автор: "Действовать - значит быть". А это кто? Лао-Цзы.
Значит, внутри всего того, что было сделано в связи с созданием этого нового человека, есть что-то безумно важное. Эрих Фромм пишет о том, что мы потеряли, о наших ошибках, не анализируя которые мы не достигнем ничего.
Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа.
"Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут всем безграничное счастье. Триединство неограниченного производства, абсолютной свободы и безбрежного счастья составило ядро новой религии (модерна - С.К.). Нет ничего удивительного в том, что эта новая религия дала своим приверженцам жизненную силу".
Но вскоре выяснилось, что бесконечное удовлетворение своих потребностей ничего не даёт, что бесконечное потакание своим потребностям, что набирание этих очков удовольствия просто ничего не даёт. Что это всё чревато гигантским крушением. Эрих Фромм называет это крушением эпохи Больших Надежд. Крушением надежд модерна. Тех самых надежд, которые мы сейчас хотим снова возбудить в людях.
"Приехав в Осло для присуждения Нобелевской премии мира за 1952 год, Альберт Швейцер призвал мир "отважиться взглянуть в лицо сложившемуся положению... Человек превратился в сверхчеловека... Но сверхчеловек, наделённый сверхчеловеческой силой, ещё не поднялся до уровня сверхчеловеческого разума. Чем больше растёт его мощь, тем беднее он становится... Наша совесть должна пробудиться от сознания того, что чем больше мы превращаемся в сверхлюдей, тем бесчеловечнее мы становимся".
О чём здесь идёт речь?
О том, пишет Фромм, что целью жизни по новому мифу (который сейчас особенно активно насаждается у нас, но который становится всем мифом постмодерна или мифом отказа от этики модерна) "является счастье, то есть максимальное наслаждение, определяемое как удовлетворение любого желания или субъективной потребности личности (Фромм называет это радикальным гедонизмом). И что "эгоизм, себялюбие и алчность - которые с необходимостью порождает данная система, чтобы нормально функционировать, - ведут к гармонии и миру".
Фромм недоумевает: до определённого времени, пишет он, когда внутри модерна возникла уже червоточина постмодерна, - это было абсолютным абсурдом. Он пишет: "Хорошо известно, что в истории человечества богатые следовали в своей жизни принципам радикального гедонизма." (но редко - С.К.). "Обладатели неограниченных средств - аристократы Древнего Рима, крупных итальянских городов эпохи Возрождения и даже Англии и Франции XVIII и XIX веков пытались найти смысл жизни в безграничном наслаждении. Но хотя максимальное наслаждение в смысле радикального гедонизма и было целью жизни определённых групп людей в определённое время, оно никогда (слышите, никогда!) - за единственным до XVII века исключением - не выдвигалось в качестве теории благоденствия никем из великих Учителей жизни в Древнем Китае, в Индии, на Ближнем Востоке и в Европе".
Никогда и никем до XVII века.
"Единственным исключением, - пишет Фромм, - был греческий философ, ученик Сократа Аристипп (первая половина IV века до нашей эры), который учил, что целью жизни являются телесные наслаждения, и что счастье - это общая сумма испытанных удовольствий". Но Аристипп был единственным, пишет Фромм. Даже Эпикур называл высшей целью "чистое" наслаждение, а оно означает "отсутствие страдания" (aponia) и состояние безмятежности духа (ataraxia). Согласно Эпикуру, наслаждение как удовлетворение желания не может быть целью жизни, ибо за таким наслаждением неизбежно следует его противоположное".
Значит, уже Эпикур говорил, что просто "срывать цветы удовольствия", набирать очки - невозможно.
Никто из великих Учителей прошлого никогда не утверждал нигде (включая Европу), говорит Фромм, что "фактическое существование желания создаёт некую этическую норму". Что если тебе чего-то хочется, ты и должен это делать. И это хорошо, если ты будешь делать то, что тебе хочется. Никто, никогда, пишет он, до определённого момента не говорил ничего подобного. Все обсуждали "различия между чисто субъективно ощущаемыми потребностями и объективными, действительными потребностями". Между тем, что пагубно, деградационно влияет на человека, - и тем, что его возвышает.
"Впервые после Аристиппа, - пишет Фромм, - теория о том, что целью жизни является осуществление всех желаний человека, получила отчётливое выражение у философов в XVII и XVIII веках. Подобная концепция могла легко возникнуть во времена, когда слово "польза" перестало обозначать "польза для души" (как в Библии или позднее у Спинозы), а приобрело значение "материальной, денежной выгоды" - в период, когда буржуазия сбросила не только свои политические оковы, но и все цепи любви и солидарности и прониклась верой, что существование только для самого себя означает не что иное, как быть самим собой".
Уже "для Гоббса счастье - это непрерывное движение от одного страстного желания к другому". Следующий за ним [Ламетри] рекомендует "даже наркотики, так как они создают иллюзию счастья".
А де Сад - первый, кто встал на путь постмодерна окончательно, - заявляет, что удовлетворение жестоких импульсов является законным именно потому, что они же существуют и настойчиво требуют удовлетворения. Легитимация всего чего угодно, потому что оно существует, стало возможной тогда, когда модерн начал заболевать.
Модерн сам по себе означает соединение разума и веры. Понимание того, что разум и вера могут существовать вместе. Отдельно отсюда модернистский ислам, модернистское христианство и так далее. Но там, где модерн начал заболевать, возникает такая вот трансформация. Стремление к неограниченным наслаждениям "вступает в противоречие с идеалом дисциплинированного труда". Аналогично "противоречие между принятием этики одержимости работой и идеалом полного безделья" становится наиболее ощутимым, говорит Фромм. Человек становится сломанной машинкой. Он, с одной стороны, вертится в стремлении к этому безграничному удовлетворению импульсов, набиранию очков ("однова живём", впереди смерть, надо набрать как можно больше очков). А с другой стороны, он оказывается парализованным, потому что нет мотора окончательно дисциплинированного труда.
Почему так долго Большой Дальний Восток ещё существует? Потому что есть протестантская этика, есть буддистские модели. Потому что есть то, что сохраняет дисциплинированный труд на какое-то время. Ведь он же разрушается изнутри этим принципом очков, удовольствий, всего остального.
"Капитализм ХХ века зиждется как на максимальном потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведённом до автоматизма труде".
С одной стороны, мы должны как можно больше потреблять, с другой - как можно больше трудиться. Но вы же не можете делать одновременно и то, и другое! Значит, внутри вас возникает классический разрыв между одним и другим. "Мы представляем собой общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых тревогой и унынием, ...ощущающих свою зависимость" и так далее.
До этой эпохи, пишет Фромм, "экономическое поведение определялось этическими принципами". Только потом вдруг оказалось, что экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей. И тогда вдруг оказалось, что "благо для человека" подменено "благом для системы". Уже при капитализме оказалось, что благо системы и есть главное. "Что вы нам рассказываете о том, что есть благо для человека! Бессмысленно говорить, система мощнее человека, она движется сама по себе".
Так в чём же тут гуманизм? В чём же тут человек вообще? Как он будет существовать, если система его непрерывно истребляет?
Дальше было сказано, что "благо системы" есть также "благо для всех людей". Помните: "Что хорошо для Форда, то хорошо для Америки"... "Что хорошо для "Дженерал Электрик", то хорошо для людей"... И так далее.
"Это логическое построение подкреплялось дополнительной конструкцией: те самые качества, которые требовала система от человека, - эгоизм, себялюбие и алчность - являются якобы врождёнными; следовательно, они порождены не только системой, но и человеческой природой. Общества, в которых не было эгоизма, себялюбия и алчности, считались "примитивными", а членов этих обществ называли "детски наивными". Люди не способны были понять, что эти качества определяются не природой, а социальной ситуацией, в которую эти люди погружены.
Дальше возникает всё, что из этого вытекает. А из этого вытекают очень страшные вещи. Человек превращается в машину "имений". В конечном итоге, он всё хочет сделать своею собственностью. Всё, включая самого себя. Мир оказывается поделен между категориями "быть" и "иметь". Посередине в постмодернизме возникает ещё третья категория - "казаться".
Поэт пишет по этому поводу: "И нам уже важней казаться, и нам уже неважно быть". Исчезает понятие "быть", равносильное понятию "счастье". Вопрос ведь не в том, что люди должны иметь вещи, что вещи могут приносить им удовольствие, или что вещи могут их обслуживать. Вопрос заключается в том, можно ли продать нечто фундаментальное за деньги - и массой этих вещей получить компенсацию. Если женщина отказывается от любви, выходит за нелюбимого человека и получает за это огромный уровень жизни, то постепенно ей всё время нужно "машиной потребления" подтверждать то, что она сделала правильный выбор. А когда это потребление не может быть раскручено - возникает голод.
Возникает потребительское безумие. Почему оно возникает? Потому что исчезает категория "быть". Оно возникает потому, что человека пытаются представить не как процесс, а как константу. Что значит - "человек является данностью"? Что значит - "есть природа"? Какая природа? Природа зверя? Но человек - это тонкая плёнка над этой природой.
И вот этот вопрос о "новом человеке", содержащийся именно в коммунизме (не в социализме даже, а в коммунизме) и неразрывно связанный с новым гуманизмом и историей как сверхценностью, может оказаться тем огромным благом, которое устремлено в XXI век. Не только новые формы коллективизма при развитии, сочетание коллективизма с развитием, но и идея действительно нового человека. Сохранение нового гуманизма. Ибо новый человек без нового гуманизма и истории - это очень страшная штука, это сверхчеловек Ницше. Вот эти вещи могут оказаться безумно важными, находящимися в сердцевине того, что называлось коммунизмом.
Я напоминаю, что не с какого-то идиотизма своего 13,5% бундестага вдруг сказали, что они будут восстанавливать не только социализм, но коммунизм. Просто все поняли, что если человек не станет новым, то он даже старым-то не окажется. Он просто будет сметён с земли, как мусор.
И вот тут находится русское слово, находящееся в русском наследстве, в советском наследстве. Вот если бы сейчас реально был выдвинут новый проект - принципиально новый, опирающийся на такие фундаментальные камни, как индустриальный и постиндустриальный коллективизм в соединении с коллективизмом аграрным; как "новый человек", "новый гуманизм", "история как сверхценность" и как несколько других камней, которые мы обсудим потом, и которые, возможно, ещё важнее, чем эти. Если бы на этих камнях русские построили новое здание, опираясь на своё великое наследство, опираясь на гигантский гипертекст, который они уже создали и который нужно переосмыслить... Если бы они это всё сделали, то возник бы четвёртый проект.
А как только он бы возник, мир уже бы не двигался в этом разорванном состоянии между Большим Югом, Большим Западом и Большим Востоком и, так сказать, Большим Севером, который должен стать частью Большого Юга. Мир бы стал другим, он приобрёл бы другую опору, другую динамику. Как он её имел при очень несовершенном коммунизме, который сам Эрих Фромм назвал "гуляш-коммунизмом", сказав, что обуржуазивание этого коммунизма и есть исток того, почему потом возникло постсоветское безумие. И мы должны чётко понимать, что этот исток существует, и анализировать его. Вот если бы это "четвёртое" возникло сейчас (во втором-третьем десятилетии XXI века), то, может, XXI век не стал бы веком конца человечества. Поэтому ставки огромны.
Создав этот четвёртый проект и реализовав его, мы выживаем в мире, мы приносим миру новое слово и мы ломаем все эти тенденции, которые нас уничтожают в мире, которые не дают нам места в нём. Сколько бы мы ни искали места в том мире, который сейчас формируют американцы, окажется де-факто, что нам места нет. Но если мы сформируем другой мир, то нам в нём место окажется. И не только нам, но и всему человечеству. И не к катастрофе Третьей мировой войны и конца истории мир будет идти, а он будет дальше двигаться по колее истории. Он вернётся на неё весь, целиком. И мы опять окажемся не в арьергарде, а в авангарде.
Вот о чём сегодня важно думать. Потому что без постановки таких максимальных задач вся эта "минимизация" ничего не говорит русской душе. И она предпочитает умереть или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира. А особенно та картина мира, которая, как она чувствует, с её жизнью не совместима вообще.
Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.
Суть Времени (Сергей Ервандович Кургинян)
"Суть времени – 5"
Если мы ведём серьёзный политический разговор, а я надеюсь, что мы ведём серьёзный политический разговор и даже разговор стратегический, концептуальный (а такой разговор – это как раз высший класс разговора политического), то мы всегда должны обсуждать две вещи. Одна из них – это наличествующее. А другая – альтернативы наличествующему.
Обычно подобный разговор происходит в каком стиле, в каком ключе? "Вот это наличествующее, а оно скверно. Оно мне не нравится, а у меня есть своя мечта, мой идеал. Это альтернатива. И вот я думаю, как мне одно заменить на другое".
Но для меня сейчас такой разговор абсолютно бессмыслен и аморален. Потому что сейчас наличествующее (то есть то, что есть), оно... Дело не в том, скверное оно или не скверное. И дело не в том, насколько мне нравится альтернатива, а дело в том, что это наличествующее нежизнеспособно. И тогда надо спросить себя – почему?
Потому что политический класс, на который СИСТЕМА (скажем так, "ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 1") должна опереться , – несовместим с жизнью России. Ему не нужна Россия. Он не отвечает задачам, которые перед Россией стоят. Он Россию может воспринимать только как паразит, который хочет сожрать её до конца и бежать вон.
А система, которая должна опереться на этот ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС (скажем так, ЭЛЕМЕНТ НОМЕР 2) – как социально-политический организм может жить только до тех пор, пока Россия как государство существует. И она, система эта, особенно в её верхнем эшелоне, понимает, что когда она рухнет вместе с Россией, то мало для неё не будет. И наказана она будет не только внутри, но и вовне.
Значит, у системы и политического класса возникает не только симбиоз ("мы с тобой одной крови – ты и я"), но и противоречия. Как подобные противоречия разрешаются в истории?
Первый вариант. Класс делится на две части: компрадоров и националов, автохтонов и аллохтонов. И эти две части начинают воевать друг с другом. Наконец, жизнеспособная часть – та часть, которая является национальной, которой Россия нужна, – побеждает. Система опирается на неё и при этом чуть-чуть трансформируется.
Какой второй вариант? Система ищет новые базы опоры. Это очень редко реализовывалось в истории. Не знаю, имеет тут смысл разговор про 37-й год или нет, и осуществлял ли Сталин смену базы опоры – не знаю. Но знаю, что Пётр осуществлял смену опоры. Он её осуществлял. Но тогда должна найтись сила, на которую система может опереться. Должна найтись база, существовать опорная база, на которую система сможет опереться. Это уникальный случай в истории, когда гении сами себе создавали такие опорные базы, да и то достаточно долго. Пётр создавал свои потешные полки, которые потом стали гвардией, как мы знаем, достаточно долго. И не на одну только гвардию он опирался в своих решениях.
Итак, существуют ли эти опорные группы, как живые, энергичные социальные организмы, на которые система может опереться? Отвечаю. С моей точки зрения, их нет. В этом виде их нет.
Поэтому задача заключается не в том, чтобы разобрать, как спасать Россию, в соотношении между системой и существующим политическим классом. Не в том, как спасать Россию, разбирая другие отношения: между системой и какими-то другими классами. И даже не в том, чтобы спасать Россию при том, что эти другие классы будут не строить отношения с системой, а будут её сметать. Все эти варианты допустимы. Но нет этого ЭЛЕМЕНТА НОМЕР 3 как реальной сущности, как реального социального организма. Его нет, и трудно даже представить на сегодняшний день, что это такое. И вся программа "Суть времени" сооружается нами для того, чтобы и обсудить – что такое этот "номер 3". Почему его нет? Можно ли его создать? И за счёт чего?
Вы спрашиваете: "Что делать?" так, как будто есть этот живой, существующий, полноценный "номер 3", действия которого (в виде надстроек над этим "номером 3" – политических партий и так далее) должны разрушить систему, построить с ней новые отношения [или] трансформировать её. А мы вам говорим: нету этого "номера 3"! Откройте глаза!
Вы скажете: "Откроем глаза – и выяснится, что всё безысходно, и надо то ли просто бежать, то ли прятать голову в песок".
Нет, надо этот "номер 3" строить! Надо строить, собирать этот аттрактор, эти катакомбы, эти социальные макрогруппы, эти социальные организмы – живые и достаточно мощные. Как их собирать? Кто собирает такие социальные организмы? Их собирает дух. Их собирает смысл. Значит, этот смысл и надо обсуждать.
Итак, мы видим следующие процессы. Что система пытается опереться на класс "номер 2" и проваливается, потому что опереться на него нельзя. Она проваливается, гниёт. Загнивание политических систем происходит именно тогда, когда они опираются на классы и сущности, которые не отвечают тем задачам, которые должны решать системы. Это классическая ситуация загнивания. Система загнивает. Она гниёт всё больше. Постепенно у нее возникают те патологические свойства, которые присущи всем загнивающим системам, которые не могут нащупать точку опоры, которые повисают в безвоздушном пространстве, которые опираются "ни на что" – на самоё себя, на части самой себя, потом на подчасти и так далее. И в итоге "государь император опирается с трудом на руку супруги, а супруга на руку государя императора". И на этом всё кончается.
Мы видим эту коллизию. Она неумолима. И мы понимаем, что самый простой способ её решения (ибо мы боимся, что вместе с системой завалится и государство, и страна) заключается в том, чтобы этот "номер 2", то есть этот буржуазный класс, разобрался внутри себя, поделился на компрадоров и националов. Чтобы националам можно было помочь победить компрадоров, чтобы тогда система могла опереться с небольшими изменениями на этот класс националов, которые проявят историческую состоятельность. Которые будут соразмерны задачам страны. Которые, в конце концов, будут верить в святые строчки Есенина:
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!"
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
Это будет Родина.
Я не могу подробно распространяться на китайскую тему, и никогда не считал, что Китай – во всём для нас эталон. Но есть некоторые вещи, в которых за время многих поездок в Китай, в том числе и очень доверительных, я убедился. Там – помимо даосизма, буддизма, конфуцианства, которые сыграли огромную роль в том, что Китай состоятелен (всего этого у нас нет), – есть ещё один элемент, которого у нас нет: это домашние храмы. Храмы предков. До сих пор даже современный китаец верит, что он может работать где угодно, но захоронен он должен быть в родной земле. В родной земле, в земле своего селения – каким-то образом так, чтобы потом попасть к предкам, которые уже для него и кусок неба зарезервировали, там у него есть, я не знаю. дом. Я не хочу доводить [до конца] свои рассуждения, они слишком краткие, чтобы я мог изложить адекватно, а иначе это будет какая-то полукарикатура, а я отношусь ко всему этому серьёзно.
Вот это ощущение предков, святой родной земли, в которой надо быть захороненным, – оно свойственно китайской культуре не в меньшей степени, чем её даосистско-буддистско-конфуцианские уровни. Этот уровень более древний, более серьёзный. Между прочим, во Вьетнаме нащупывается тоже примерно это же. Здесь этого нет.
Но в каком-то виде этот класс должен соотнести себя с задачами субъекта под названием "Россия". Он должен то ли хотеть грабить с её помощью, то ли хотеть прятаться в её лоне, то ли действительно любить её по-настоящему, служить ей. И это, конечно, самое лучшее, но уже неважно даже, что произойдёт. Этого разделения на националов и компрадоров – нет. Всё слиплось, слиплось. "Всё смешалось в доме Облонских".
Значит, коллизии "номер 1 – номер 2" не существует.
Но и коллизии разделения внутри "номера 2" [на 2А и 2Б] тоже не существует! [Вот этой комбинации] "номер 1 – номер 2Б", при условии, что "номер 2А" исчезает с нашего горизонта, – тоже не существует.
Нет полноценного конфликта между либералами и консерваторами, между компрадорами и националами, между аллохтонами и автохтонами. Нет всего этого. Это не оформляется. Предлагаются идеологические основы такого оформления, создаётся смысловая ткань подобного переоформления – а переоформление не идёт! Потому что класс несостоятелен, всё "номер 2" несостоятельно!
И тут опять возникает три вопроса.
Первый. Насколько капитализм вообще сегодня состоятелен, насколько вообще состоятелен буржуазный класс в целом? Такой ли он гегемон в современном мире, как это кажется?
Второй вопрос. Насколько в истории России буржуазия когда-нибудь, даже в ситуациях намного лучших, чем сегодняшняя, сохраняла состоятельность? В феврале 17-го года она была "моложе и лучше качеством", гораздо. Но она же не была состоятельна. Она всё проиграла.
И вопрос номер три. Что такое сегодняшняя криминальная буржуазия, наскоро созданная для того, чтобы уничтожить коммунизм, СССР и всё остальное методом первоначального накопления, на той основе, на которой она была создана? Более надёжного средства дискредитировать капитализм в России, чем применить по отношению к нему те методы, которые были применены, быть не может. Потому что он в итоге сформировался, как криминальный класс. А криминальный класс никогда, ни в какой мере не может быть самостоятелен. И очиститься он не хочет и не может. Вот в чём проблема "номера 2" и проблема системы.
Поскольку "номер 2", то есть весь этот класс, всё это сообщество таково – система оторвана от него и гниёт. Она пока только гниёт. Она не то чтобы сильно отличается от этого класса, она плоть от его плоти, кровь от его крови. Но у неё как социального организма есть собственная жизнь. Класс-то может переползти во Францию, Германию и так далее, а система никуда переползти не может. А руководители её могут дорого заплатить за то, что она грохнется вместе с Россией. И они это понимают. И плату эту, этот счёт им предъявят отнюдь не только внутри страны, но и за рубежом. И они это тоже понимают. Значит, система живёт своей отдельной жизнью.
Что же касается "номера 3", то есть новых социальных организмов, новых социальных классов, то есть [существует] самая амбициозная из всех возможных, невероятно сложная, почти не решаемая задача – это собрать эту сущность. Вот этими передачами, нашей деятельностью, нашими идеологическими посиделками, нашими организационными, достаточно беспомощными пока что, телодвижениями – всем этим вместе собрать её в исторически короткие сроки. Мне скажут, что это безумие, это невозможно сделать, это неподъёмная задача и так далее. А я другой не вижу! Не вижу, не понимаю, как можно действовать иначе. И считаю, что тут шансы, пусть и минимальные, есть, а ни на что другое шансов нет. Нет вообще.
Что это за социальный организм? Как он должен строиться? За счёт чего он может собраться быстро?
Отвечаю. Быстро он может собраться не за счёт новой утопии – это невозможно. А за счёт внимательного, настойчивого, энергичного и, прошу прощения, умного вглядывания в собственное прошлое и выявления в нём какой-то драгоценности. Это притча о советской жемчужине. Что такое советская жемчужина? Что такое послание, которое содержится внутри советской реальности? Что из этой советской реальности мы можем и должны использовать? И почему мы сегодня это можем использовать?
Разбор подобных вещей связан с двумя видами деятельности.
Первый вид деятельности – это критика капитализма. Поскольку эта критика была здесь запрещена и казалась смехотворной (и всем было понятно "на раз", что капитализм вообще – это светлое будущее, что это панацея от всех бед, что никогда ничего другого, кроме него, не было и не будет, что только он может нас всех спасти и только он эффективен), то критика капитализма, серьёзная критика, всё время была под запретом. Даже не в идеологическом или тоталитарном [смысле:] "Не сметь, а то мы вас посадим в тюрьму!". А просто очевидность преимуществ капитализма настолько "висела" над сознанием постсоветского гражданина, даже если он внутренне и считал, что он более привержен какому-нибудь там социализму, социал-демократии, но, упаси бог, не коммунизму. [И настолько] это всё навернулось, что постсоветскому гражданину казалось страшным повернуться в ту сторону, начать смотреть туда и уж тем более критиковать капитализм: "Ну, да, да, загниваем. Знаем, знаем – загниваем . Империализм у нас загнивающий, ха-ха-ха. Да, да, да, капитализм сейчас падёт, га-га-га."
Всё это было до 2008 года. Потом по поводу этих вещей заговорил весь мир, кроме России. В России это всё не звучит. А опыт критики капитализма в России (а это обязательное занятие, коль скоро мы действительно хотим собрать "номер 3"), опыт этой критики - коммунистический. А внутри коммунизма существовала цензура на огромное количество сущностных вещей, связанных с нашим реальным советским укладом, с коммунизмом как таковым, со всем остальным. Это всё было запрещено обсуждать.
Значит, к "коммунистическому вчера" мы в этом обсуждении вернуться не можем. Нам это надо переосмысливать заново. Как бы мы ни уважали своё прошлое, "в карете прошлого далеко не уедешь". Это надо переосмысливать. И самое страшное-то заключалось в том, что гнать любую диссидентскую "пургу" на советскую систему было разрешено – проклинать её, ухмыляться по её поводу – а вот искать внутри неё эти жемчужины, подвергать её интеллектуальному переосмыслению и доосмыслению, было запрещено. И платить за это приходилось, как ни странно, гораздо большую цену, чем за критику системы. Так странно была устроена сама советская система. И нам эту странность тоже придётся обсудить.
Но пока что давайте чуть-чуть поговорим о том, как именно критику капитализма осуществляли люди огромного масштаба, существовавшие и на Западе, и во всё мире. Как это делали корифеи? Корифеи безусловные, не имеющие отношения ни к Институту марксизма-ленинизма, ни к ВПШ, ни к ЦК КПСС. Как это делали другие люди огромного масштаба?
Я должен сказать, что я далеко не со всем согласен, из того, что говорит Эрих Фромм, один из людей такого масштаба. Мне есть в чём оппонировать ему, и есть слабые точки, на которые могу показать, что Фромм здесь категорически неправ. Я не хочу, чтобы его книги стали новой Библией. Я просто хочу, чтобы чуть-чуть послушали то, как это делают не советские начётчики из Высшей партийной школы, а люди мирового класса. Мирового класса, подчёркиваю.
Фромм говорит о том, что капитализм – это общество, основанное на том, чтобы разбудить алчность, себялюбие, конкуренцию всех против всех. И он тут не первый. Об этом говорил и Гоббс, об этом говорил Адам Смит. Давно говорилось о том, что якобы если разбудить алчность и низменные чувства в каждой конкретной человеческой особи, которая начнёт воевать с другой, то в целом человеческое сообщество вдруг начнёт огромными темпами развиваться. Что единственное, на что мы можем опираться в развитии, – это на низменное в человеке, на его алчность, себялюбие и всё прочее, на его человеческую природу.
Фромм говорит, что опора на такую природу, которая далеко не является природой вообще и которая выдумана в значительной степени для того, чтобы оправдать определённое устройство общества, приводит к отчуждению. Потому что формируется общество, в котором хотят "иметь", "обладать", но не "быть".
Фромм разбирает не то, больше или меньше в этом обществе будут кушать. Фромм смотрит в корень и бьёт в самую больную точку, он говорит: "Потребление – это одна из форм обладания и, возможно, в современных развитых капиталистических обществах наиболее важная. Потреблению присущи противоречивые свойства. С одной стороны, - говорит он, - оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства". Человек понимает, что он смертен, что он неустойчив, что он один (а ведь его сделали индивидуалистом!) абсолютно беззащитен перед роком. Он начинает тревожиться и беспокоиться, и тогда ему, в виде наркотика, предлагают потребление. Оно ослабляет ощущение тревоги и беспокойства. Иди в магазин, покупай всё больше, и ты временно успокоишься, ты защитишь своё "Я" скорлупою этих вещей. Ты потрогаешь их, они тебе понравятся, и ты забудешь о том, что ты смертен, что ты одинок, что, по большому счёту, ты несчастен.
Все эти супермаркеты, все эти гипермаркеты, вся эта беспрерывная жизнь в "шопингах" и так далее нужна для того, чтобы заглушить внутреннее экзистенциальное беспокойство, говорит Фромм. А все эти показы по телевидению бандитов, каннибалов и бог знает ещё кого, нужны для того, чтобы разбудить страх и, чтобы потребитель, который начнёт беспокоиться еще больше, побежал снова потреблять. Фильмы ужасов, вся эта культура агрессии нужны для того, чтобы загнать человека в "шопинг". "Современные потребители, - пишет Фромм, - могут определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю".
Дальше он спрашивает простую вещь: а к чему, говорит он, это приводит? К чему это приводит? "Все эти соображения, по-видимому, говорят о том, что людям присущи две тенденции", пишет Фромм. "Одна из них – тенденция "иметь", "обладать"", т.е. бегать по "шопингам" и грызться друг с другом, "в конечном счете, черпает силу в биологическом факторе стремления к самосохранению." И это очень большая сила, говорит Фромм, на которую, конечно, можно опереться. Это вся та звериная толща, которая существует, это все инстинкты, которые спят, но никуда не исчезли. Это всё то, что существует в человеке дочеловеческого, природного. Самосохранение, вот эта грызня, джунгли, "война всех против всех".
"Вторая тенденция – "быть", жертвовать собой", говорит Фромм, "обретает силу в специфических условиях человеческого существования и внутренне присущей человеку потребности в преодоления одиночества посредством объединения с другими.
Те культуры, которые поощряют жажду наживы, а значит, модус обладания, опираются на одни потенции человека. Те же, которые благоприятствуют бытию и единению, опираются на другие потенции в том же человеке". Но не надо, указывает Фромм, говорить, что этих других потенций нет. Не надо говорить о том, что можно опираться только на те потенции, которые нужны культурам, поощряющим жажду наживы, даже ради развития. Адам Смит, Гоббс, "война всех против всех". Адам Смит: алчные индивидуумы начинают грызться, порождают развитие, общественное благо, благо из алчности.
"В заключение, - пишет Фромм, - можно сказать, что нет ничего удивительного в том, что стремление человека к самоотдаче и самопожертвованию проявляется столь часто и с такой силой, если учесть условия существования человеческого рода". Род человеческий как человеческий род не может существовать без опоры на это. Он погибнет как человеческий род, если он не будет существовать с опорой на это. "Удивительно, - пишет Фромм, - скорее то, что эта потребность может с такой силой подавляться, что проявления эгоизма в капиталистическом обществе становятся правилом, а проявления солидарности – исключением. Вместе с тем, как это ни парадоксально, именно этот феномен вызван потребностью в единении. Общество, принципами которого является стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание, и как только этот доминирующий тип характера утверждается в обществе, никто не захочет быть аутсайдером, а вернее отверженным; чтобы избежать этого риска, каждый старается приспособиться к большинству, хотя единственное, что у него есть общего с этим большинством, – это их взаимный антагонизм".
А дальше Фромм идёт до конца и пишет следующее: "В католической теологии такое состояние существования, в полном разъединении и отчуждении, не преодолеваемом и в любви, (а Фромм подробно объясняет, почему в подобном состоянии подлинной любви быть не может, и она подменяется сексом, и почему нужны все эти сексуальные революции) определяется, как "ад". Фромм ставит знак тождества между адом социальным и метафизическим, и этим состоянием всеобщего разделения, не преодолеваемого и в любви.
А дальше он обращает внимание на ту сторону Маркса, которую не то чтобы запрещено было обсуждать в советское время, а просто категорически не хотели обсуждать. Об эксплуатации говорили, об отчуждении – нет. А мы сейчас, осуществляя критику капитализма, заговорили об отчуждении. Фромм пишет: "Труд, по Марксу, символизирует человеческую деятельность, а человеческая деятельность для Маркса – это жизнь. Напротив, капитал, с точки зрения Маркса, – это накопленное прошлое и, в конечном счёте, мёртвое, грундайза" (я могу неправильно произнести немецкое слово). "Нельзя полностью понять, какой эмоциональный заряд имела для Маркса борьба между трудом и капиталом, если не принять во внимание, что для него это была (борьба метафизическая – С.К.), борьба между жизнью и смертью, борьба настоящего с прошлым, борьба людей и вещей, борьба бытия и обладания".
Видите, какой выстраивает ряд Фромм вместе с Марксом? Бытие или обладание, жизнь или смерть, живое или мёртвое. "Для Маркса вопрос стоял так: кто должен править кем? Должно ли живое властвовать над мёртвым или мёртвое над живым? Социализм для него олицетворял общество, в котором живое одерживает победу над мёртвым, то есть метафизическую победу".
А вот теперь хотелось бы обсудить – куда ведёт эта дорога, которую мы наметили, когда мы сказали о том, что капитализм сегодня постепенно выстраивает Большой Юг, Большой Запад, Большой Восток. И начинает игру Большого Юга против Большого Востока, заигрывает с ним, строит это по принципу "мирового города" и "мировой деревни". Это ещё социокультурная политика, это глобальная политика, это стратегия, но это не концепция и не конечная цель. Что по другую сторону этой конечной цели?
Если верить тому, что говорят Фромм и Маркс, то по другую сторону этой цели то единственное, что и может быть построено, когда сложатся "мировой город" и "мировая деревня" и когда внутри всего этого остановится развитие. Как только остановится развитие и иерархия окажется неподвижной, выяснится, что история – это грех. И рано или поздно окажется, что единственное, что может дооформить это концептуально, метафизически и стратегически, – это просто многоэтажное человечество.
Поскольку род человеческий (для Маркса) отчуждает в капитализме свою сущность от себя, то род человеческий, потеряв сущность, потеряет единство. И в этой потере единства он рано или поздно придёт к идее многоэтажного человечества. А идея многоэтажного человечества, в котором единство вида будет отменено – что и будет представлять собой новую и гораздо более тонкую разновидность фашизма, – рано или поздно обязательно востребует гностическую метафизику, ибо именно в гностической метафизике всё доведено до предела. Там есть "пневматики", то есть высшие люди, живущие духом, творчеством, интеллектом; "психики", живущие только эмоциями; и "хилики", живущие только телом, только жратвой и всем остальным.
И вот это желание раскачать потребление, рано или поздно, приведёт к формированию огромного количества обездушенных человеческих потребителей-скотов, над которыми начнут надстраиваться другие иерархии. Не иерархии суперпотребления, а иерархии, отрывающие самих себя и их носителей, эти этажи здания – от нижних этажей здания. В этом завершение замысла со всеми этими "Большими Югами", "Большими Востоками" и так далее. Это гностическое, по большому счёту, завершение, после которого человечество как единое целое перестаёт существовать. А как только оно перестаёт существовать как единое целое, гуманизма уже нет в том виде, в каком мы к нему привыкли. Потому что никто не скажет директору совхоза или зоотехнику, почему он не должен сократить поголовье кур, если это полезно для совхоза и для потребителей куриного мяса. Почему нельзя сократить любым способом количество "хиликов", если они не нужны? Почему нельзя растоптать "психиков", если они не одно с тобой человечество? Они фундаментально, антропологически, метафизически другие.
Что противостояло этому и в чём тут корни советского за пределами той конкретики, которой ни в коем случае нельзя пренебрегать?
Под номером один, конечно, идёт советский опыт индустриального и даже постиндустриального коллективизма. Это огромный опыт, потому что если он был – значит, можно развиваться без атомизации, без превращения коллективистско-традиционалистской солидарной сферы вот в этот самый антагонистический, индивидуалистический материал. Без этой грызни вокруг "иметь", без этого разбуженного алчного состояния.
Значит, тогда весь этот коллективистски-солидаристский материал – это не уголь для топки, который кидаешь-кидаешь, кидаешь-кидаешь, паровоз едет, а потом уже угля нет, и паровоз останавливается. Это огромного значения опыт. И какие бы события ни развивались, и как бы быстро всё ни подбиралось к самым печальным вариантам развития событий здесь, у нас, мы не имеем права не осмысливать этот опыт. Мне всё время говорят: "Что надо делать?" Осмысливать надо. Дорабатывать, собирать материал. Не можете книги писать – собирайте материал. Не можете книги писать – статьи пишите, выявляйте отдельные аспекты. Не можете писать – учитесь. Находите тех, кто это может делать. Учите других.
Это всё надо понять. Поймите масштаб этой проблемы. До сих пор говорилось, что двигаться-то можно только так – за счёт Адама Смита и Гоббса. За счёт того, что разбужена алчность, а её не разбудишь, пока не будет индивидуумов, когда всё это не превращается в газ. А когда ты превратишь это в газ, ты отчуждаешь человеческую сущность от человечества, ты омертвляешь всё, и у тебя рождается эта неподвижная иерархия. Но если можно развиваться по-другому, зачем же развиваться так?! Тем более что так уже развиваться нельзя. У нас – потому, что уже нет этого традиционалистского материала для топки, на Западе – по той же причине. А на Востоке можно, но остановка видна.
Вторая часть этого всего – это "новый человек", "новый гуманизм" и "история как сверхценность". Говорил, повторяю и буду говорить, что нет экономики как таковой, нет социологии как таковой. Есть социологии и экономики, опирающиеся на человека как константу, и социологии и экономики, опирающиеся на человека как процесс. Если вы можете человека поднять, то с этим поднятым человеком вы сделаете другую экономику. А, создав другую, вы его ещё больше поднимете, потому что не природа человека неизменна, как они говорят вам и нам. Не природа человека неизменна (и потому уж извиняйте – что есть, то есть), а есть две природы. И опираются они на одну, а вторую игнорируют. А опереться-то на неё можно, ибо она есть и её надо изучать – эту вторую природу солидаризма, коллективизма и всего прочего. С её дочеловеческими корнями, с её развитием, её потенциалом. Ее надо изучать и надо показывать, как её использовать и как её актуализировать.
Третья проблема – это альтернативный образ жизни, основанный на других краеугольных представлениях о том, что хорошо и что плохо. Я лично считаю (никому не берусь это навязывать), что если тряпок меньше, а кинотеатров и возможностей духовного роста больше, то это прекрасно. Что если квартиры скромные, но есть прекрасные Дворцы культуры и замечательная инфраструктура общественного транспорта, то не обязательно сидеть в "Бентли". Что смысл жизни вообще состоит не в том, чтобы оградить себя стеной из этих вещей, а в том, чтобы испытывать счастье от того, что ты восходишь вместе с другими к каким-то невероятным, новым перспективам, которые ты успеваешь открыть себе в течение твоей жизни.
И, наконец, последнее – это окончательный характер того, что происходит в пределах этого антагонизма. Если один корень, который мы выявили сейчас, гностический, то нам нужен другой. И ясно, что он хилиастический. Ясно, что коммунизм как он был – как метафизика, как всё целое – уходит глубочайшими корнями в хилиастические мечтания о тысячелетнем царстве человечества, о жизни в справедливости и солидарности, о Царстве Божьем на земле и так далее. И тогда надо изучать эти корни. Это единство, которое было прервано, со всеми его обертонами. Потому что в эти обертона входит богостроительство, которое говорило, что человек сам станет богом. Входит наука, которая говорит о том, что на самом деле формы в их развитии борются с Тьмой как энтропийным принципом. Или экстрапия борется с энтропией.
Есть гигантское поле изучения предельных конфликтов между тем, что порождает собой гностицизм, рано или поздно говорящий об иерархиях и "многоэтажном человечестве", и приводящий к концу Жизни и грезящий концом Вселенной и бытия как царства греха и злого Демиурга, и хилиазмом, который говорит о совершенно других вещах. Мы же это тоже не изучаем.
Значит, у нас есть огромное богатство. И когда мы говорим, вокруг чего надо формировать этот "номер 3", мы отвечаем – вокруг этого советского наследства, переосмысленного, понятого по-другому, вокруг элементарных вещей в нём. Ибо те, кто говорят вам или нам сегодня, что плановая экономика или директивное планирование в прошлом, – просто лгут. Те, кто говорят, что в коллективистских цепочках застрявшее общество не может развиваться, – лгут. Те, кто говорят, что человеческая природа неизменна, – лгут.
Рано или поздно вокруг этого "номера 3" надо спокойно развивать смысловые кольца, структуры и организационное начало. Нельзя развивать одно без другого. Пусть сформируется это "номер 3" раньше, чем упадёт всё остальное.
Теперь о том, как оно будет падать и почему.
Система, потерявшая точку опоры, начинает загнивать и сходить с ума. Она сходит [с ума] очень многообразно. Наблюдая несколько телевизионных передач (мне пришлось их наблюдать за последнее время по необходимости), передаваемых нашим центральным телевидением, я всё время думал: зачем нужны такие передачи? Ведь люди, которые производят телевизионную продукцию, не так глупы и не так бездарны. Почему же они всё так производят? Кому это адресовано? Ведь обычная манипуляция (а я всегда считал, что манипуляция – это низкое искусство, а высокое искусство – актуализация, когда ты пробуждаешь в человек подлинную энергию, и дальше эта энергия движет и тебя, и его вперёд неслыханными темпами) – она же строится на признании фактов. Когда Ленин говорил, что надо говорить массам правду, он говорил об азах политики. И Ленин, и Корнилов должны были сказать, что ситуация в стране ужасная. Только Корнилов должен был сказать, что к ужасу привели (а это уже называется "интерпретация после признания фактов") "краснопузые", а Ленин должен был сказать, что "белогвардейская сволочь". Но не признать факты же нельзя.
Всё, что сейчас происходит по телевидению, или большая часть того, что происходит (всё большая часть), основана на игнорировании фактов, на превращении реальных фактов неблагополучия, о которых говорит каждый таксист на улице, в какой-то оторванный от жизни гламур. Политический гламур.
"Кому он нужен?" – думал я всё время, вглядываясь по необходимости в эти несколько передач. И, наконец, понял – кому. Начальникам. Начальники не народ успокаивают с его помощью, они себя успокаивают. Это невроз системы, оторванной от политической базы, которая начинает успокаивать себя.
Значит, гламур уничтожает основу, основу сегодняшней власти – телевизионный "ящик". А ведь в 1996 году, когда он ["ящик"] спас политическую систему, не было Интернета, а сейчас он есть. Казалось бы, система должна осваивать интернет. Но когда она его осваивает, она насаждает туда тот же гламур. То есть она отдаёт себя на растерзание Интернету. И здесь тоже наша задача – либо этот Интернет станет орудием в руках американцев, либо он станет орудием в руках конструктивных сил. Сейчас-то он ничей. Система каждый раз, как прикасается к нему, порождает очередного гламурного монстра. А Интернет кипит сам по себе и, рано или поздно, это кипение как-то во что-то будет структуризироваться.
Итак, ни [полноценного] телеящика нет, ни понимания, что рядом с ними идёт Интернет (а когда к Интернету прикасаются, его тоже убивают). Значит, нет всего оператора массовой информации. Но нет и идеологии, которая должна бы была заставить этот оператор "работать". Я не могу даже объяснить. Люди либо понимают, либо нет, почему без идеологии система средств массовой информации не работает. Нельзя управлять каждым журналистом директивным методом – система останавливается или начинает вяло производить то, что от неё спрашивают, то есть саботировать процесс. Это я и вижу невооружённым глазом.
Значит, нет ни идеологии, ни оператора средств массовой информации. Нет референтуры, потому что президент Медведев сначала говорит, что всё, что говорят Меркель, Саркози и Кэмерон – это чушь, и что мы не будем отменять мультикультурализм в отличие от них. А потом говорит, что мы строим российскую нацию с сохранением других идентичностей.
Но в том-то и суть мультикультурализма, что он отрицает то, что в основе, в ядре находится какая-либо нация! Он строит системы без ядра. Мозаику. И она-то [эта модель] и провалилась. И об этом говорят три лидера стран старой Европы. Вроде бы мы шли туда. Но потом мы сначала говорим: "а", а потом "минус а". Почему? Ну, потому что мультикультурализм – это сложное явление (я изучал его просто потому, что меня очень интересовал вице-президент США Альберт Гор, а Альберт Гор очень много молился на мультикультурализм).
Значит, это и нужно, чтобы кто-то рассказал [ему], что такое мультикультурализм, а несколько референтных групп нормально сопровождали – так, чтобы одно высказывание не противоречило другому, чтобы было ясно, куда это направлено. Этого тоже нет. Нет. Социологических данных нет, потому что социологию залил тот же "шоколад" – победные рапорты.
Так что есть?
Репрессивный аппарат? Но мы с вами рассматривали, что это такое на примере Египта.
1) Это верхушка.
2) Это собственно репрессивный аппарат, коль скоро он становится "счётократическим" (то есть вывозит средства в огромном размере на Запад), то он становится подконтролен Западу и может быть "выключен".
3) Это некие "глобики", то есть люди Интернета, "фэйсбуков" и всего остального, которые всегда готовы не за страх, а за совесть поддерживать то, что делают американцы.
4) И это фундаменталисты, которые по особым каналам связываются с теми же американцами.
Когда система выстроена, то этот ущербный фундаментализм плюс "глобики" выходят против верхушки при парализованном репрессивном аппарате. И верхушка, то есть политическая система, летит в тартарары.
Я не знаю, полетит ли она туда завтра или через полгода, но я знаю, что эта суррогатная революция, это обрушение страны – это не настоящая революция. Это не всеобщая политическая забастовка, которая грезилась большевикам или осуществлялась в 1905 году. Это не вооружённое восстание 1917 года. Это не демократический процесс. Это не военное восстание. Это не Фидель Кастро, не национально-освободительная борьба в Китае или Вьетнаме. Это суррогатная, твиттерная, "оранжевая" фигня, которая нужна только для того, чтобы всё рухнуло.
Кто-то надеется на неё? Кто-то хочет к ней подключаться? Кто-то по второму разу хочет сыграть в эту карнавальную штучку и второй раз потом изумиться, что обломки государства падают тебе на голову? Вряд ли, да?
Значит, что в этой ситуации можно делать? Можно надеться на то, что система будет гнить не полгода, а три года. Потому что пять лет она гнить не будет. Это уже ясно. Она может рухнуть, при внешнем воздействии, завтра. Можно надеться на то, что исторический срок, пусть малый, но есть, – и собирать этот "номер 3". Собирать его, обсуждать: как мы ЭТО делаем? Что дальше делать с ЭТИМ? Если есть субъект, то понятно, каков проект. Вокруг чего это собирать, тоже понятно. От чего надо освобождать сознание и психику, понятно.
Меня спросят: "А что делать, если процессы будут развиваться быстро?"
Отвечаю. Вот в этот момент, когда процессы будут развиваться быстро, и всё начнёт заваливаться, и станет ясно, что это крах государства, силы, любящие страну, верные долгу и державности, должны столкнуться с теми силами, которые иноземцы мобилизуют, для того, чтобы страну обрушить. Тогда, а не раньше. "Утром деньги, вечером стулья. Вечером стулья, утром деньги. Но деньги вперёд".
Сначала нужно всячески помогать системе гнить подольше и надеяться даже, что она спасётся от гниения, потому что всё остальное есть авантюра. И при этом формировать субъект "номер 3". А потом, если это всё-таки не удастся сделать, и это всё заваливается (слышат меня? заваливается! всё, его нет), – в этот момент есть только площадь. На этой площади не должны стоять только сторонники окончательной ликвидации России. Не должно быть так.
Вот тут наступает некий момент истины. Тут, а не раньше. Это ключевой политический момент. Это и есть вопрос о том, лить ли надо воду или жечь огонь. Тот, кто делает это раньше [работает на обрушение системы], совершает историософский и политический грех, и рушит всё себе на голову. Это можно сделать только после того, как другие мобилизуют разрушительный потенциал, а система скажет: "Ребята, меня нет, я ушла, до свидания! Я очистила поле".
Ах, очистила?.. Вот тогда давайте посмотрим – силы собирания державы или силы её ликвидации окажутся мощнее в постсоветском обществе. И никакого противоречия между задачей #1 (согласно которой надо строить субъект "номер 3") и задачей #2 (согласно которой надо готовиться к тому, что, может быть, придётся после обрушения, не дай нам его Бог, противостоять окончательному концу страны) нет. Это двуединая задача. Никакого противоречия тут нет. И никакое нетерпение не должно помешать сделать две основные вещи: осмыслить до конца, в чём именно драгоценный клад, который дарован нам в шелухе самых разных вещей, накопленных в советский период, создать мощное смысловое поле и человека, который способен в нём структурироваться в субъект. Организовать этот субъект. И дальше посмотреть на то, что происходит вокруг тебя...
И всему, что происходит вокруг тебя, не мешать надо, не пытаться его как можно быстрее уконтрапупить. Наоборот, помогать. Потому что оно – это дополнительный каркас. Какой-то каркас над тем, что упадёт тебе на голову, и что кончится окончательным уничтожением твоей страны.
Есть люди, которые этого очень хотят. Есть люди, которые рассчитывают на ребячество, на то, что в очередной раз на арену истории выйдут глубоко невзрослые люди. Это не будут буржуа, которые сейчас всячески консервируют существующую ситуацию, которые охранительно говорят, что "всё в шоколаде". Это будут люди совершенно другого типа, мятущиеся, не знающие точно, чего хотят, и, может быть, хотящие чего-нибудь хорошего. И о них очень точно сказал Фромм:
"У молодых людей мы находим такие типы потребления, которые представляют собой не скрытые формы приобретения и обладания, а проявление неподдельной радости от того, что человек поступает так, как ему хочется, не ожидая получить взамен что-либо "прочное и основательное". Это не буржуа, это, казалось бы, новая молодая надежда. Эти молодые люди совершают дальние путешествия, зачастую испытывая при этом трудности и невзгоды, чтобы послушать музыку, которая им нравится, или своими глазами увидеть те места, где им хочется побывать, или встретиться с теми, кого им хочется повидать. Нас в данном случае не интересует, являются ли цели, которые они преследуют, столь значительными, как это им представляется. Даже если им недостает серьезности, целеустремленности и подготовки, для нас важно, что эти молодые люди осмеливаются быть, и при этом их не интересует, что они могут получить взамен или сохранить у себя. В этом они, казалось бы, гораздо более искренни и многообещающи, чем то поколение, которое хочет только иметь. Они кажутся гораздо более искренними, чем старшее поколение, хотя часто им присуща некоторая наивность в вопросах философии и политики. Они не заняты постоянным наведением глянца на свое "я" как это старшее поколение, чтобы стать "предметом повышенного спроса" (как эта буржуазия – С.К.) Они не прячут свое лицо под маской постоянной лжи (как это делают буржуа – С.К.), вольной или невольной; они в отличие от большинства не тратят свою энергию на подавление истины. Нередко они поражают старших своей честностью, ибо старшие втайне восхищаются теми, кто осмеливается смотреть правде в глаза и не лгать (и кто хочет быть – С.К.). Эти молодые люди образуют всевозможные группировки политического и религиозного характера, но, как правило, большинство их не имеют никакой определенной идеологии или доктрины и могут утверждать лишь, что они просто "ищут себя". И хотя им и не удается найти ни себя (ибо нельзя найти себя, когда ты ищешь только себя – С.К.), ни цели, которая определяет направление жизни и придает ей смысл, тем не менее, они заняты поисками способа быть самими собой, а не обладать и потреблять (потреблять и обладать, и так до смертной доски – С.К.).
Однако – пишет Фромм - этот позитивный элемент картины нуждается в некотором уточнении. Многие из тех же молодых людей, а их число с конца 60-х годов продолжает явно уменьшаться (Фромм писал о хиппи и тем, что за этим последовало – С.К.), так и не поднялись со ступени свободы от (той свободы "глобиков", которую будут использовать американцы, чтобы перестраивать мир – С.К.) на ступень свободы для (той свободы, а не несвободы, которую должны использовать мы – С.К.); они просто протестовали, не пытаясь даже найти ту цель, к которой нужно двигаться, и желая только освободиться от всякого рода ограничений и зависимостей. Как и у их родителей - буржуа, их лозунгом было "Все новое прекрасно!" (помните: "Мы ждём перемен!"? – С.К.), и у них развилось почти болезненное отвращение ко всем без разбора традициям, в том числе и к идеям величайших умов человечества. Впав в своего рода наивный нарциссизм, они возомнили, что им по силам самим открыть все то, что имеет какую-либо ценность."
И тут Фромм пишет главное: "Их идеалом, в сущности, было снова стать детьми, и такие авторы, как Маркузе (а Маркузе – это крайнее крыло Франкфуртской школы, которое отделилось от марксизма и очень активно было использовано ЦРУ – С.К.), подбросили им весьма подходящую идеологию, согласно которой возвращение в детство – а не переход к зрелости – и есть конечная цель социализма и революции. Их счастье длилось, пока они были достаточно молоды, чтобы пребывать в этом состоянии эйфории; однако для многих этот период закончился жестоким разочарованием, не принеся им никаких твердых убеждений и не сформировав у них никакого внутреннего стержня. В итоге их уделом нередко становится разочарование и апатия или же незавидная судьба фанатиков, обуреваемых жаждой разрушения".
Наша задача – формировать взрослость вокруг тех идей, которые мы сейчас раскапываем и нащупываем, находим и выстраиваем, доосмысливаем и развёртываем. Вокруг тех структур, которые мы ищем, вокруг тех типов деятельности, которые мы нащупываем, – сформировать взрослость. Потому что на другом полюсе будет вот этот маркузеанский идеал ребёнка, который шарахается в своём недовольстве из стороны в сторону. И которым, как газом, всегда можно управлять для разрушения всегда.
Как говорил когда-то один из спортивных комментаторов СССР, "такой хоккей нам не нужен". Это будет то, что будет нам противостоять. Нас интересует эта взрослость сегодня, как никогда. Эта серьёзность, эта способность быть и действовать. И это возвращение себе полноты бытия, которая и делает тебя субъектом подобного действия. Беспомощные вопросы о том, что делать ("Говорите, что делать? Где находится ваше Политбюро?" и так далее), – это вопросы детские.
Ясно, что делать, – становиться социальным микролидером, осваивая те идеи, которые есть. Соединяться с другими такими же лидерами. Создавать формы деятельности, которые будут совместимы с твоими идеями, и не бояться того, что ты не сможешь их создавать. Формировать из этого социальную ткань будущего аттрактора. Если ты можешь – формировать новые идеи. Если ты не можешь – учиться этим идеям и учить им других. Если ты находишься где-нибудь в середине, помогать и создавать какие-то промежуточные формы деятельности, подбирать материалы, давать новые и новые факты, работать.
Нашлись люди, которые отстенографировали 144 серии передачи ["Суд времени"], за что им низкий поклон. Нашлись люди, которые делают портал, собирая советское наследство, за что им низкий поклон. Делают сами, бесплатно, и они делают это, как взрослые люди. Нашлись люди, которые сами хотят снимать фильмы и просят нас, чтобы мы в эти фильмы давали контент, выступали в этих фильмах, а они будут готовить всю канву, всю матрицу. Они делают это сами.
Мало ли ещё форм деятельности, которые вместе надо нащупать, если действительно хотеть работать, быть серьёзным, быть и создавать этот самый "номер 3" – вот эту самую группу или социальную макрогруппу, которая сможет противостоять беспомощности и аннигиляции, коллапсу того, что нынешняя система считает своей базой и опорой, и вместе с чем она будет уходить в небытие.
Вот это и есть та главная цель, ради которой можно производить такие программы, как "Суть времени". А также другие программы, другие продукты. А также заниматься деятельностью, строить социальные организмы, микро- и макро-, объединять их между собой. И понимая, как всё плохо, не опускать руки, а заниматься этой альтернативной деятельностью, зная, что либо мы успеем сформировать этот самый "номер 3" – и тогда ситуация будет гораздо более спокойным образом выходить на нужные нам параметры. Либо мы не успеем.
Но, может быть, успеем. Успеем создать то, что окажет противодействие окончательному обрушению России.